Он выключил компьютер. Где-то за Гринвич-Виллидж завопила сирена. Ненавистный Итало звук, символ необузданной ярости безумного мира снаружи. Вой сирен всегда напоминал ему вопли плакальщиц на похоронах, гнусных стервятников, которым платят, чтобы с помпой выразить свое неискреннее горе. Настоящие люди молча склоняются перед ударами судьбы. О жизнь! Ты вечно припасаешь невзгоды... для тех, кто еще жив.
Часы на церкви пробили час дня. Телефон, стоявший у его локтя, звякнул. Итало сразу же снял трубку.
— Onorevole[32]
, — произнес знакомый грубый голос. — Это Игги.— Слышал, что ты в городе, amico mio[33]
. Счастливое совпадение, позволю себе добавить.Собеседник кашлянул.
— К твоим услугам, дорогой старый друг.
— Доставь мне удовольствие разделить с тобой завтрак, — продолжал Итало. — Ты сейчас свободен?
— В каком ресторане мы встретимся?
— Рестораны убивают, — мягко рассмеялся Чио Итало. — У меня в офисе, дорогой друг. Прямо сейчас.
— Грубая работа, — произнес Чарли. Его лицо было бледным, губы мрачно поджаты. Они с Гарнет смотрели вечерний выпуск новостей.
— Но эффективная.
— Я вижу на этом товарный знак Винса Риччи.
Они тщательно выбирали слова. Не из-за подавленности и растерянности, в которую погружаются обыватели после получасовой лавины преступлений и бедствий, обрушенной на их головы вечерним выпуском новостей. Это было отрешенное молчание мыслящих людей, яростно ищущих выхода, отчаянно пытающихся увидеть смысл в жестоком и иррациональном — и терпящих поражение.
Гарнет допила свой коктейль и встала, разглаживая юбку. Она покосилась на Чарли, пропустив сквозь пальцы белый хохолок на макушке.
— И Уинфилд в это время была совсем рядом?
Чарли кивнул со странной безучастностью.
— Она сказала мне, что никто больше не... — Он замолчал и прерывисто вздохнул. — Винс должен был знать, что она там. Он понимал, что ей грозит опасность.
Гарнет помолчала, потом задумчиво произнесла:
— Наверное, наемного убийцу выбирают так же тщательно, как, скажем, когда приглашают художника написать портрет... Ему нужно предоставить творческий простор, возможность принимать собственные решения и через них выразить свою жуткую душу. — Лицо Чарли все больше мрачнело. — Тогда это убийство — автопортрет Винса Риччи. Не хочешь ли сегодня поесть дома? Рестораны становятся опасными...
Чарли не отозвался на шутку. Он осушил стакан и налил себе еще немного ирландского виски.
— Если я попрошу ее бросить это дело, она не послушается и влезет еще глубже. Винс особенно жесток с теми, кого он считает не просто врагами, а предателями. Если ты — Риччи и идешь против него, ты заслуживаешь особой смерти.
— Что такое особая смерть? — мрачно спросила Гарнет. — Можно ли сделать труп в два раза мертвее?
— Особая смерть, — он говорил намеренно жестким тоном, — когда речь идет о многообещающей молодой женщине...
Он осекся. Гарнет заплакала, очень тихо.
— И такое происходит каждый день, где угодно... — Слезы накапливались в углах ее миндалевидных глаз. Одним рывком она преодолела расстояние между ними и прижала его лицо к своей груди. — Она ответственный человек, твоя дочь. Дело, которое она себе нашла, — грандиозное, но очень рискованное. Мы все сейчас — в зоне повышенного риска. Когда-нибудь, когда немного стихнут политические страсти и мы перестанем пугаться из-за коммунистов, тогда мы увидим лицо настоящей опасности. Политические страсти — пустая риторика, а вот это — реальная угроза... Через сколько десятилетий люди смогут дышать спокойно?
— И пить чистую воду, — иронически продолжил Чарли.
Гарнет наградила его увесистым подзатыльником и отпустила. В надвигающихся сумерках по реке проплыл маленький парусник.
— Ох, какая красота!
Гарнет подошла к нему Они вдвоем придвинулись к окну, любуясь рекой.
— Я влюблен в твой дом, — сказал Чарли, обнимая Гарнет. — Здесь я чувствую себя свободным, способным все изменить в своей жизни.
— Исключая меня. Кстати, он уже не мой.
— Твой друг его продал?
— Передал Фонду Германа.
— А что это такое?
— Общественная организация. — Гарнет туманно помахала рукой. — Образование, окружающая среда... Тебе было бы полезно встретиться с ними. У них есть какие-то идеи насчет реформы образования. Правда, боюсь, ты для них немного радикал. Правда, если ты захочешь вложить в них деньги, на твой экстремизм посмотрят сквозь пальцы... — Она мягко засмеялась. — В любом случае, мне предстоит выкатиться отсюда.
Где-то в Саттон-Плейс завыла сирена, затихая по мере удаления. Гарнет повернулась, крепко поцеловала Чарли в губы и высвободилась из его объятий.
— Пойду на кухню. А ты — марш к телефону, позвони Уинфилд. Спроси, как она там. Скажи, что ужасно переживаешь. И ты почувствуешь себя лучше. А я пока разогрею что-нибудь в духовке.
— Она знает, что я переживаю.
— Скажи это еще раз.
— В этом нет никакой необходимости. Мы с Уинфилд отлично понимаем друг друга.
— Любой женщине нужно напоминать, что ты думаешь о ней. Запомнишь или записать это для тебя?
Он рассмеялся.
— Не надо. Запомню.