Войны мафии

Итало повернулся к компьютеру и вызвал раздел памяти, где у него были записаны фамилии самых опытных исполнителей для очень тонких, деликатных случаев. Список был короткий – человек двадцать пять, все – мужчины, проверенные, надежные. Но как можно доверить кому бы то ни было из них контракт такого высокого уровня? Итало нанимал их для рутинной, повседневной работы, одному или двоим, класса Игги Зетца, можно было бы поручить даже очень серьезное дело, но привлечение к проекту Игги потребует долгой подготовки – такой человек нигде не остается незамеченным, его нужно вывезти из Европы заранее, и потом еще он должен быть свободен, и задание должно его устроить. Мастера класса Игги не поманишь пальцем, как какого-нибудь заурядного головореза.

По правде говоря, для такого деликатного случая выбирают кого-нибудь из членов семьи. Проверенного, по-отечески презираемого и тщеславного. У Итало был один такой на примете.

Но он был занят, изображая своего брата.

* * *

Письмо не было написано от руки или напечатано на машинке. Кто-то размножил на ксероксе набор газетных заголовков, составленный так, чтобы похищение Чарли казалось связанным с поднявшейся в Манхэттене волной преступности и недавними гангстерскими войнами. Ниже – короткие выводы:

"Должна ли организация, посвятившая себя улучшению системы образования,

– очищению культурной и духовной жизни,

– созиданию более информированной, просвещенной, думающей Америки,

быть возглавлена человеком такого сорта?

Бюллетени пришлют вам по почте. Но в душе вы уже знаете, кто должен освободить Товарищество от своего присутствия".

Гарнет смотрела на листок, пока строчки не поплыли у нее перед глазами. Все эти грязные трюки изобретала кучка прохвостов, стремившихся оградить правление от всех, кроме себя. Она спросила себя, каким образом Чарли мог перебежать дорогу Имоджин Рэсп? Вся эта язвительность – не просто выражение злобы. Но расспрашивать Чарли было бессмысленно. Гарнет придумала более быстрый способ прояснить для себя этот вопрос.

– Уинфилд? – произнесла она в телефонную трубку. – Эта гнусная Рэсп, порнокоролева... Ты ничего не знаешь в прошлом насчет ее и твоего отца?

Ответом был возмущенный рев:

– Он даже имени ее никогда не слышал!

– А какие-то другие семейные связи?

– Она издатель моей кузины Пэм.

– И все?

– Есть авторитетное мнение, что они с Пэм делят благосклонность Винса Риччи. Бисексуалы любят такие забавы.

– Чье авторитетное мнение?

– Жены Винса Леноры. Устроит?

– Но... – Гарнет замолчала, размышляя.

– Пэм могла углядеть связь между моей юридической деятельностью и неприятностями Винса. Но отец тут ни при чем.

– За время своей ослепительной карьеры в качестве деятеля культуры Рэсп никогда с вами не пересекалась. Она неожиданно столкнулась именно с твоим отцом – в качестве будущего члена правления... Где же мотив?

– Все ее книги рекламируются в качестве серьезных исследований. Если выяснится, что экспериментальный материал она черпает из личного опыта, это должно здорово ударить по ее имиджу.

– «Если» всегда ненадежно.

Гарнет снова погрузилась в размышления, пытаясь угадать, что на уме у Имоджин Рэсп.

– Ничтожество, превратившееся в нью-йоркскую знаменитость. Разбогатела, публикуя всякие гадости о женщинах. При этом строит из себя даму-патронессу при просвещении. Не подбирается ли она к контрольному пакету акций? Или просто торопится дать пинка каждому, кто знает ее е...-мафиози?

Обе замолчали.

Глава 80

В понедельник в восемь утра Эйлин Хигарти приняла душ, оделась и спустилась на кухню, чтобы дать доктору Эйлеру урок по запихиванию бананового пюре в маленького Бенджи. На Пятьдесят четвертой улице, неподалеку от их дома; выли и причитали сирены. Эйлин включила маленький телевизор, стоявший на кухне. На экране появилась лошадь, лежавшая на боку в своем стойле. Дикий взгляд, затрудненное дыхание – несчастная лошадь казалась очень больной.

– Легочный антракс, – произнес женский голос за кадром, – это результат проникновения спор через дыхательные пути. Образуется изъязвление легких, и животное погибает за период от восемнадцати до сорока восьми часов.

Лошадь попыталась встать, но снова упала.

– Четвертый тип – гастроинфекция, – продолжала женщина за кадром.

– Не обращай внимания, если он отказывается от первой ложки, – наставляла мужа Эйлин. – Даже если выплюнет, ничего. Продолжай совать ложку.

– И петь песни.

– Это существенно. – Эйлин взглянула на часы. – Только никаких бессмысленных слогов. Бенджи слишком смышленый, чтобы с ним сюсюкаться.

– Пошел в мать.

Эйлин чмокнула на ходу мужа, потом сына. Ей очень хотелось остаться с ними этим утром. Она остановилась у кухонной двери, в своем голубом деловом костюме с перламутрово-серой блузкой и длинной нитью простых белых овальных бусин.

– Я никогда не... – Она запнулась. – Я не надеялась, что мы все трое... – И снова замолчала, ее глаза наполнились слезами.

– Иисусе, Бенджи, ты бы согласился, чтобы тебя защищал плакса-адвокат вроде нашей мамочки?

– Мам, – повторил малыш.

Баз повернулся к жене.

– Тильда доберется к девяти?