Войны некромантов

Он начал левитировать, оторвав себя от пола силой своего невероятного желания уцелеть. Каждая секунда растянулась на часы. Масштаб времени изменился так сильно, что для Грегора стала очевидной его прерывистость. Он достиг предела делимости; в междувременных лакунах отсутствовало пространство, и искажались законы природы... Теперь он «видел», как судорожно пульсируют стены гостиницы – гигантские плоскости из незастывающего атомного студня. Было проявлено с окончательной ясностью, что все состоит из пустоты, возбуждаемой сознанием; истончив свое восприятие, Грегор «спрятался» в исчезающе малых периодах небытия между следовавшими друг за другом вспышками реальности. Это позволило ему оттянуть пытку, но демон проник и в пустоты странного Мира Изнанки...

Тело Грегора, висящее в середине комнаты, окружал живой шевелящийся ковер, покрывавший пол, стены, окна, зеркала, мебель и трупы. Мастера неумолимо влекло вниз. Муравьи начали сыпаться на него с потолка. Их не было лишь в непосредственной близости от пламени свечей. Первые укусы причиняли пока только боль, но не давали Грегору сосредоточиться на чем-либо другом, вовлекая его в игру, затеянную Эльзой.

Обстановка комнаты снова оказалась перед его единственным глазом, сгустившись из тумана. Лица людей уже были объедены до неузнаваемости. Насекомые хлынули в пустые глазницы и пожирали внутренности...

И вдруг в этой жуткой комнате-муравейнике стало чуть светлее. В луче мертвенно-лилового света появилось нечто зыбкое, как блуждающий болотный огонь. Возникший человеческий силуэт казался перекошенным из-за одной отсутствующей руки и еще не был различимым, когда Грегор начал тонко, по-детски плакать. Он плакал, закрыв уцелевший глаз. Его ступни коснулись кишащего муравьями пола и с хрустом раздавили несколько сот насекомых. Что-то, похожее на беззубую крокодилью пасть, схватило мастера за шею и стало подтягивать его к себе...

3

Руди открыл дверь, из-за которой раздавался плач. До сих пор ему казалось, что плачет ребенок, но ребенка в комнате не было и в помине. Он видел только то, что находилось прямо перед ним; боковое зрение практически отсутствовало. А прямо перед ним оказалась стена, разрисованная кровью. Это были странные, ни на что не похожие рисунки со скрытыми образами. Он знал, как «проявить» их: достаточно расфокусировать глаза и медленно приближаться. Возможно, образы и содержали некую важную информацию, но сейчас у него не было времени на эксперименты со своим слабеющим зрением.

Два окна в стене были сплошь закрашены кровью; на это ушло никак не меньше нескольких литров, и обезглавленный мертвец, прибитый гвоздями к полу, явно оказался не единственным донором... Свет от черных свечей падал снизу, однако были видны еще три трупа. Покойники выглядели так, словно совсем недавно с них содрали кожу...

Все это Руди успел рассмотреть за какую-то долю секунды, а потом повернулся в ту сторону, откуда доносился жалобный плач. Его охватило крайне неприятное, тошнотворное чувство. Почва ускользала из-под ног. Рассудок оказался никуда не годным инструментом, а заменить его было нечем...

Палец Рудольфа непроизвольно нажал на курок, пока не раздался характерный щелчок. Осечка... Во время вынужденной паузы Руди немного пришел в себя.

Похоже, он застал финал черной мессы; воплощением Дьявола была женщина, и кто-то отдавал ей гнусный поцелуй.

В огромном кресле, обтянутом красной лоснящейся кожей, развалилась его мачеха, Эльза фон Хаммерштайн. Ее обнаженное, мертвенно-бледное тело испускало какое-то гнилостное свечение, как труп, фосфоресцирующий в болотной трясине. Это не помешало мастеру Грегору расположиться на коленях между ее безобразно расставленными ногами. Грегор старательно работал языком, издавая при этом звук, характерный для недоразвитого ребенка.

Из культи, оставшейся от правой руки Эльзы, струился неиисякающий мерцающий поток, заметный только в темноте и похожий на извивающуюся струю эктоплазмы – но также и на огромного червя, щупальце, стебель какого-то растения, оканчивающийся пятипалым цветком – туманной, расплывчатой кистью. Эта кошмарная рука темной птицей летала по комнате, свиваясь в кольца, пронизывая трупы, вымазывая кровью зеркала, потолок, зеленый плащ Грегора...

И все же рука показалась Руди чем-то запредельным, одной из иллюзий этого мракобесного места. Его взгляд оставался прикован к Эльзе. Ее лицо почти не состарилось, однако отвисшие груди превратились в уродливые кожаные мешки, вокруг сосков выросли волосы, а на шее имелась незаживающая рана в виде четырех параллельных полос – застарелый след глубокого укуса. Вампирическая печать бессмертия... Руди похолодел, вспомнив Марту, высасывающую ребенка. Кошмар становился вневременным. В нем перемешивались призраки прошлого и теряли значение расстояния, воплощались худшие из тревог и отсутствовала причинно-следственная связь.