Воины облаков

Жалко, что шаманы не заводят семью. Нет, не потому что нельзя. Потому, что со временем, от применения ядов они теряют возможность зачать. После пятнадцатилетнего посвящения, в зависимости от того, чем шаман занимается, при худшем варианте, у них есть возможность два-три раза выйти в круг. А если так как он, стараться выбиться в предсказатели или замахнуться на то, чтоб быть верховным и проходить все учебные обряды, то может и один ребёнок за счастье будет. Какая уж тут семья. Да и с женщиной дома не со всякой можно. Если тебя взяли в ученики шамана, значит в тебе точно есть кровь дома, а там только Старшая будет смотреть с какой из дочерей Инти тебе можно зачать. Чтоб не было близких корней, чтоб ребёнок был здоров. А вот с Ириной точно можно. Нет у неё здесь родни. Только захотят ли они остаться? Да и такую как она любой воин за себя возьмёт. Станет она меня дожидаться..

Про учителя он спросить почему-то не решился. И она промолчала. Вообще задумчиво жевала принесённую еду и даже не пыталась учить его новым словам. Мальчик не теребил её. Молча плёлся за ней в город неся корзинку в которой ещё на десятерых еды хватило бы. Рыбацкая семья щедро отблагодарила за сына.

Возле самого города девушка встрепенулась, как птица. С каким-то преувеличеным весельем она начала говорить с Чаупи-тута, даже пыталась его обнять и потискать. Он не возмущался, на самом деле ему это нравилось, но. было такое ощущение, что все эти обьятья относятся не к нему.

Завтра праздник. На посланников наденут накидки из шерсти викуньи и символически примут в племя. Это ни к чему не обяжет пришельцев. Просто таким образом люди чачапойя дадут понять, что они чтят Инти и тех, кого он посылает узнать, верны ли дети Солнца его учению.

25 октября.

Кто не видел праздника чачапойя — настоящего праздника не видел. Уже два дня из деревень и городов, в которые выслали скороходов, когда появились посланники бога Солнца, приходили делегации. Готовилось что-то потрясающее. Как сказал Чаупи-тута — копак райми — Великий праздник.

С самого утра город подняли звуки труб-потото. Большие раковины, которые покупались у прибрежных племён на Большом кату — ежегодном рынке, звучали торжественно и чуть заунывно.

Мы чувствовали себя, как обычно чувствуют себя виновники торжества — волнительно и мучительно одновременно. Девчёнки наряжались, как на выданье. Мне тоже принесли наряд, в участии которого явно поучаствовала Олеська. Столько в нём было блеска и богатства. Я крутилась и всё время спотыкалась в длинной тунике. Сандалии, с украшениями из раковин и серебряных колокольчиков раздражали меня своим звоном.

— Мы будем похожи на караван верблюдов арабского шаха, — язвила я.

Нет, мне ужасно хотелось выглядеть красивой, ведь праздником будет руководить Совет трёх. Там будет и Пушак. О нашем неловком расставании на исходе ночи, когда я прогнала его, чтоб не увидел Чаупи-тута, не дав сказать и двух слов, думать не хотелось. Хотя я думала, мучительно думала, что мы такое сотворили этой безумной ночью. Не могло быть и речи, чтоб остаться, но что мне делать без него там? И где мне взять в той жизни такие сильные и одновременно нежные руки, от которых дрожала каждая жилочка в моём теле. Одно малюсенькое воспоминание о которых, вызывает волну жара в теле и удушья в горле. Всё заткнись, заткнись, заткнись!.. Прекрати думать об этом! Надо как-то отстранится от чувств, раздирающих меня на кусочки, иначе мне просто не пережить этого праздника. Напиться что ли? Только не чичей. Эту гадость я в рот не возьму, даже если в процессии прийдётся идти голой, только с этими проклятыми рабскими колокольчиками на всех конечностях.

— Так, барышни, цаки вставили и на подиум, — жёлчно пошутила я. В дверях уже нарисовался наш сопровождающий и недопереводчик.

— Господи, что ж я на ребёнка то злюсь? — подумала я и решила смотреть на праздник, как самая типичная журналюга — внимательно и чуток цинично.

В городе не было видно ни одного человека. Нас провели к Тинтеро — месту нашего “пришествия” по безлюдным улицам. На время замолчали даже, воющие с рассвета, трубы. Мы взошли на вершину Храма. Пушак стоял на верху и смотрел на меня глазами в которых просто клубилась боль. Даже цвет у них стал не мягким медовым, как обычно, а желтым, как огонь, который жёг изнутри. Я потупилась и споткнулась на верхней ступеньке. Чаупи-тута, который шёл за мной, как приклееный, подхватил мой локоть.

— Джентельмен. Моя поддержка и опора, — включила я свой злобный юморок, чтоб хоть как-то держать себя в руках.

И тут завыли трубы, потом к ним присоединились барабаны и наконец, на самой высокой ноте, вой и гром резко оборвались, как в цирке, перед опасным трюком и послышались звуки множества тамбуринов и флейт, создающих нежную, чуть тоскливую мелодию, под которую на площадь длинной змеёй стала втягиваться процессия женщин Дома — дочерей Солнца, шедших к подножию храма этаким хороводом, закручиваясь вокруг него спиралью и останавливаясь вокруг концентрическими кольцами.