Войны распавшейся империи. От Горбачева до Путина

Другой друг США, никарагуанский диктатор Анастасио Сомоса Гарсио переделал в тюрьму одно из крыльев своего дворца. Все камеры были выполнены в форме гробов, поставленных на пол — в них можно было только стоять. Был в резиденции и зверинец с хищниками — диктатор любил кормить их мясом своих жертв.

Примеры таких американских протеже можно множить. Поэтому неудивительно, что в Латинской Америке были сильны антиамериканские настроения и, как следствие этого, симпатии к коммунистам.

Левые (часто белые) умело используют бедственное положение индейцев, их дискриминацию со стороны потомков колонизаторов для борьбы с «капиталистами». Поскольку США в Латинской Америке традиционно поддерживали правящий класс, сплошь состоящий из потомков колонизаторов, то такая борьба активно сопровождается агрессивной антиамериканской риторикой.

Причем это характерно не только для Гватемалы и зоны расселения майя в Мексике, но и для всех стран Латинской Америки.

Наиболее хрестоматийный пример — Уго Чавес, чья левая и антиамериканская риторика находила поддержку в первую очередь среди коренного населения страны.

Сегодня «революция аборигенов» уже произошла практически во всех «индейских странах» Латинской Америки: Венесуэле, Боливии, Эквадоре, Перу. Причем, может быть за исключением Перу, во всех этих странах к власти пришли ярко выраженные левые, откровенно антиамериканские политики.

Ситуация начала меняться и в «белых» странах Латинской Америки. Если еще несколько десятков лет назад метисы пытались забыть о своей индейской крови и однозначно ориентировались на систему ценностей бывших метрополий, то сейчас, напротив, принято выпячивать своеобразие коренных народов региона и пытаться сопротивляться американской глобализации. Первой по этому пути пошла Никарагуа. А потом эта тенденция стала распространяться и на другие страны региона. В результате умеренно левые режимы сегодня установились в Бразилии, Аргентине и Чили.

Ситуация складывается парадоксальная: во времена соперничества с СССР США делали все, и не без успеха, чтобы «коммунистическая зараза» не распространилась в Латинской Америке. Казалось бы, после коллапса Советского Союза Белый дом мог вздохнуть спокойно. Но неожиданно рассадник левых идей плавно переместился из «обуржуазившейся» России в Латинскую Америку.

Глава VII. Донбасс и Приднестровье: найди десять отличий

«Пиши правду»

В мае 1991 года я впервые поехал в журналистскую командировку в Молдову. Кишинев казался по-южному беззаботным и приветливым. В утопающих в зелени парках гуляли мамаши с детьми, в ресторанах подавали вкусную балканскую пищу и прекрасное вино. Атмосфера в городе мне показалась просто курортной.

«Тоже мне, нашел курорт! Скоро русских из автобусов начнут выкидывать, а ты тут жизнью наслаждаешься», — огорошила меня кишиневская русскоязычная знакомая. Ее страхи были объяснимы. Народный фронт Молдовы выступал за воссоединение с Румынией. Местная интеллигенция требовала признать идентичность молдавского языка румынскому и придать ему статус единственного официального. Периодически, хотя и редко, на митингах местных националистов можно было услышать лозунги: «Чемодан, вокзал, Россия!», «Русских — за Днестр, евреев — в Днестр».

Правда, лично я за две недели пребывания в Кишиневе не чувствовал даже намека на опасность. Все люди были очень доброжелательны со мной, и никто ни разу не упрекнул меня, что я говорю по-русски.

Побывал я и на ежедневной «тусовке» националистов (они же по совместительству демократы), собиравшихся в центральном кишиневском парке около памятника Штефану Чел Маре (один из самых видных правителей Молдавского княжества). Мне запомнился один из агитаторов — красивый мужчина с роскошными усами. Главный тезис его выступлений был, что «знание молдавского языка — это плата за гостеприимство». Он долго говорил с какой-то молодой женщиной на русском, а потом она, запинаясь, перешла на молдавский. Это была русскоязычная молдаванка. Многие городские молдаване в советское время стеснялись говорить на родном языке.

Здесь я встретил и литовца, который на правах более опытного «специалиста» объяснял молдаванам, как бороться за независимость. Мимо прошел пьяный мужичок, и местные активисты тут же объяснили прибалту: «Это наша боль! В новой независимой Молдове алкоголизм исчезнет!»

Тем не менее и активисты у памятника не производили впечатления злых людей и со мной — русским из Москвы — все были очень доброжелательны. Увы, местные славяне не разделяли мою беззаботность: «Это только начало. Атмосфера сгущается». Однако, как выяснялось, настоящие страсти кипели не в Кишиневе, а приблизительно в двух часах езды от него — в Приднестровье.