Воины Света. Тайна Кранга

— Я дам вам мешок зерна и отпущу. Делайте, что хотите. Да, что хотите. Я хочу проучить вас, а не уничтожить. Уничтожение — не самое важное и умное дело, хотя и простое. Так что отказывайтесь и идите своим путем. Но учтите — вам не покинуть планеты. Здесь всего два корабля. Вам не поднять местных жителей — ни людей, ни леров на восстание. Они убьют вас как еретиков, если вы станете рассказывать свои басни. Ведь они выживают здесь только благодаря нашей помощи. Без нас они давно бы питались корнями и жили в пещерах. Теперь о вас. Ты прекрасно знаешь, что скоро произойдет, Лизендир. Сейчас вы любовники, но когда настанет время ее, она либо уйдет, либо возненавидит тебя. Так что вы затратите свои жизни впустую. Можете уходить. Я щедрый. Даже дам вам мешок зерна на дорогу. Идите в Лелиас и живите там, как животные.

Хан ощутил холодок отчаяния, Хата нарисовал удивительно точную картину. У них был выбор, и в то же время его не было.

Лизендир сказала:

— Все это звучит прекрасно. Жестоко, но вполне приемлемо. Однако у меня есть несколько вопросов.

— Ты получишь ответы.

Хан почувствовал торжество в голосе Хаты. Он ожидал его, но Лизендир! Что она собирается узнать у этого монстра? И тем не менее он отчетливо слышал в ее голосе интерес и любопытство. Он внимательно посмотрел на нее, но не смог прочесть ничего на ее лице. Он ощутил, как холод пробежал по его телу. Не собирается ли она предать его? Все, что связывало их в прошлом, — их отношения — все вдруг перестало иметь значение. Он взглянул на нее. Лицо, которое он так хорошо знал, стало чужим. В нем уже не было участия, нежности, не было обещания… Оно стало лицом статуи, пустым, хотя и живым, даже выразительным. Хан не увидел в нем любви. Это было лицо женщины чужой расы, поступки которой он был понять не в силах.

Разговор продолжался, и Хан все время смотрел на Лизендир, стараясь понять, что кроется за этими теперь чужими чертами. Ее лицо ничто не открывало ему. Оно было каменным, далеким, абстрактным. Она смотрела на стол, на музыкантов, на слуг, на Хату и Эвинга. Эти двое сейчас вкрадчиво, но упорно убеждали ее в необходимости перейти на их сторону. Хотя Эзинг совершенно определенно знал, что подчинен Хате, здесь он играл сейчас более важную роль. Видимо, был более компетентен в некоторых вопросах. Хан не мог следить за их беседой, так как она велась на древнем языке и касалась вопросов теологии. Хан плохо знал языки, а в теологии леров не разбирался вообще. Лизендир же, казалось, этот вопрос совершенно не интересовал.

Аргументы Хаты и Эвинга были исчерпаны, но результат разговора остался неясен для Хана.

Хата махнул рукой музыкантам, и тут же некоторые из них поднялись, отключили свои инструменты и ушли. Остальные продолжали играть, как бы не заметив ухода товарищей. Из боковых дверей холла появились другие музыканты, с новыми, еще более странными инструментами. На сей раз это были духовые инструменты самого разнообразного вида. Вновь прибывшие музыканты были похожи на тех, кто еще оставался, и в то же время чем-то отличались от них. Они сели на освободившееся место и тут же включились в игру. Хан прислушался к музыке, но у него тут же заболела голова от тщетных попыток почувствовать мелодию чужой музыки. Хан тут же бросил эти попытки, поняв их бесполезность.

Эвинг обратил внимание на попытки постичь новое для него искусство.

— Это непростая музыка, — сказал он, наклонившись к Хану. — Она основывается не на мелодии и поэтому совершенно не воспринимается человеком. Странно, но даже сами музыканты не могут запомнить ее. Им приходится играть по нотам.

Хан вежливо кивнул. Хата снова потребовал к себе внимания. Он говорил крайне доверительно.

— Я не обещаю, что у нас вы будете иметь неограниченную свободу действий. Здесь это — удел немногих, самых высокопоставленных. Чем ниже слой общества, тем меньше свобода выбора. Ты, Хан, вообще не принадлежишь ни к какому классу нашего общества, и, следовательно, у тебя вообще не будет выбора. Так что тебе остается только присоединиться к нам или возвращаться в Лелиас. У Лизендир выбор есть, но только номинальный. На самом деле он тоже ограничен.

Хан отвернулся от Хаты, размышляя, и тут заметил, что Эвинг внимательно слушает музыку, как бы прослеживая мелодичные линии. Хан посмотрел на музыкантов. Те были полностью поглощены игрой. Он снова вернулся к своей проблеме: идти с Хатой или возвращаться в Лелиас. Тщательно обдумал оба варианта. Лелиас был, конечно, предпочтительнее: ведь там, по крайней мере, свобода, хотя бы внешняя, нет Воинов. Но — свобода бессмысленная. Ведь ему грозило остаться там навсегда. Идти к Воинам страшновато, но зато он окажется поблизости от корабля. И, кто знает…

— Я решил, Хата, — сказал он. — Иду с тобой, хотя это и не доставляет мне особой радости.

Лизендир проговорила без всякого выражения:

— И я тоже.

В ее голосе Хан не уловил и тени надежды.

Музыка продолжала звучать. Звуки были полны гармонии, обертонов. Они как-то странно тревожили, возбуждали Хана, будили неясные подозрения.

Лизендир спросила: