Воины зимы (ЛП)

Странное дело. В мягких, сероватых рассветных лучах разрушения казались не такими уж тяжёлыми. Коробки зданий всё ещё стояли. Стёкол не было, стены вокруг оконных проёмов закоптились, но стены уцелели. Только с воздуха можно было оценить опустошение - дома действительно превратились в пустые коробки, их содержимое выгорело. Зажигалки упали на крыши, уже поврежденные мелкими фугасами, и подожгли перекрытия. С огнём, наверное, можно было бы справиться, но сброшенные первыми тяжёлые бомбы выбили ударной волной стёкла. Пламя стало втягивать воздух через всё здание, превращая отдельные очаги в сплошные пожары. Тяга захватывала угольки из соседних домов, выбрасывая их наверх, и в итоге Южный Хельсинки сгорел до неузнаваемости.

Маршал Маннергейм смотрел на разрушенные здания. Ничто не выдавало бури чувств, бушующей в нём. Под его руководством финская армия сражалась с Советской в Зимней войне. Он полагал, что успех спас Финляндию от советской оккупации. Но потом проклятые глупцы-политики в надежде на возврат территорий, утраченных в 1940-м начали Долгую войну. Они грезили о Великой Финляндии, занимающей весь Кольский полуостров. В своих заблуждениях они не подозревали, что это вызовет конфликт с американцами. В то время Россия была в одиночестве, и казалось, Германия бесспорно выиграет. Но явились американцы - с бесконечными запасами оружия и безжалостным стремлением победить, любой ценой. Оглядываясь по сторонам, Карл Густав подумал, что ценой может быть и Южный Хельсинки. Вовсе не такое требовалось ему в 78 лет. И уж тем более не то, что могло последовать. Такой же погром может грозить всем городам Финляндии. Начиная с уцелевших частей Хельсинки.

В этом же автомобиле, на заднем сиденье, ехал президент Ристо Рюти. Он смотрел не на изломанные здания - на людей. Или, скорее, на то что от них осталось. Почерневшие огарки, оставленные пожаром. Машина остановилась в небольшом сквере возле проспекта Маннергейма. Здесь люди столпились в напрасной надежде выжить. Когда подошёл фронт пламени, оставалась всего одна узкая улица. Её устье было загромождено грудой обугленных трупов. Десять или двадцать тел в высоту и впятеро больше в глубину. На мгновение он представил, каковы были последние минуты жизни тех, кто отчаянно пытался убежать, когда приблизился огонь.

- Почему они сделали такое? За что? - голос Рюти дрожал от волнения и замешательства.

- За что? - Маннергейм едва поверил, что президент спрашивает об этом. - Мы топили их корабли. Мы сбивали их самолёты. Мы убивали их солдат. Мы напали на них, убедив ранее, что по всём нашем участке фронта действует перемирие. Думаю, хватит?

- Но мы не нападали на них. Мы никогда не воевали с американцами.

- Мы воевали с их союзниками, и этого достаточно. Их самолёты сражаются над Кольским полуостровом, и этого тоже достаточно. Нас честно предупредили. Американцы сказали, что судить будут по нашим делам. Вы ознакомились с посланием из Швеции?

- Конечно. Мы не можем принять такие условия.

- Мы не можем не принять их. Лучшего мы не добьёмся. Если мы не примем их, но убедим союзников, будто принимаем, нам придётся постоянно ходить с оглядкой. И однажды мы поймём, насколько великодушны они были. Если к тому времени в наших растерзанных городах хоть кто-то останется.

- Немцы говорят, что предотвратят подобные налёты. Они переведут больше истребителей и малокалиберную зенитную артиллерию на защиту наших городов. Они утверждают, такие рейды очень дорого обойдутся американцам.

- Может быть. Хотя я не думаю, что немцы понимают, на какие жертвы готовы американцы. Или какую цену они назначат.

Когда машина покинула провонявший горелой плотью сквер и повернула на проспект, они замолчали. Здесь тела лежали более разреженно, не скоплениями. Маннергейм смотрел и хотел заплакать, но не мог. Его взгляд зацепила одна вещь. Возле горшка с комнатным растением, до сих пор держась друг за друга, лежали выгоревшие тела семейной пары. Невероятно, но один из листьев был зеленым. Каким-то чудом он избежал угольков и огня.

- Господин президент, сделайте личное одолжение. Назовите эту улицу иначе. Не хочу, чтобы она носила моё имя.

Он молча кивнул, глядя на то, как спасатели на обочине приостановили работу, узнав людей в автомобиле.

- Это маршал.

- Он спасёт нас.

- Маршал поможет нам.

У Маннергейма снова навернулись слёзы. Но необходимость поддержания верного образа остановила их. А человек, сидевший сзади, президент, не делал ничего. Он мог остановить армии, но не бомбардировщики. Пока Рюти президент, они вернутся. Внезапно его душу пронзил глубокий холод. Маршалу на мгновение показалось, что он видит будущее не только Финляндии, но и всей Европы.

- Значит, я должен принять эти условия?

- Нет. Вы не можете, ибо вам всё равно никто не поверит. Однажды мы приняли перемирие. Неофициальное, само собой, но настоящее. Вы распорядились его нарушить, за немецкие деньги. И теперь, если вы скажете американцам, что согласны, они подотрутся вашим согласием.