Воины Зоны

Бугров упал, оружие громко лязгнуло, длинное тело в броне с глухим стуком ударилось о землю. Услышав сзади шелест, я развернулся на корточках, вскинул винтовку. Ствол чуть ли не уперся в поясницу Второго. Его оружие сверху вниз смотрело на меня, между длинным стволом и моим теменем было не больше нескольких сантиметров. Чуть дальше Лабус и Третий тоже целились друг в друга. Краем глаз я увидел, как Бугров приподнялся, на лице его мелькнуло удивление — надо же, хоть какое-то подобие человеческого чувства наш Фан-томас проявил, — потом злость. Так, это уже хуже, нас все-таки двое, а их трое.

Нет, нас тоже трое.

Моя кобура дернулась, когда Аня вытащила из нее «файв-севен». Бугров сел, широко расставив ноги, потянулся к своему оружию, но замер — пистолет смотрел ему в лоб.

Писк и шуршание все это время доносились из мотоциклетной коляски, теперь к ним добавилось негромкое ворчание.

— Урод, — холодно произнесла Аня. — Выродок Зоны. Не смей прикасаться ко мне, понял? Еще раз дотронешься — я тебя убью.

Бугров опять мало походил на человека — лицо застыло, даже глаза не бегали. Он глядел мимо Ани и не шевелился, казалось, его это все вообще не касается.

Опустив пистолет, девушка прошла мимо него в сторону коляски. Мы не шевелились, я смотрел на Второго, готовый выстрелисть, его ствол глядел мне в лоб. Лабус, не меняя позы, чуть повернул голову, сплюнул и опять уставился на Третьего в прицел «Миними». Бугров сидел, расставив ноги, и пялился перед собой, будто манекен. Капли дождя с тихим шелестом падали вокруг.

— Бугров, мы сейчас выглядим очень глупо, — сказал я.

Он резко подогнул ноги и встал, сграбастав в кулак ремень. Гранатомет закачался, чиркая по земле единственной рукояткой.

— Отставить, — негромко приказал Бугров.

Второй и Третий опустили оружие. Ворчание в коляске стало громче. Я выпрямился, посмотрел в мертвые глаза офицера, на Лабуса — он тоже опустил пулемет, но поглядывал на Третьего недоверчиво, — и повернулся; «М4» держал двумя руками, направив ствол к земле.

Аня сидела возле коляски и, судя по движению губ, что-то говорила, хотя слова сюда не доносились.

— Что там? — спросил я у нее, но девушка не ответила.

Я направился к ней, проходя мимо Бугрова, зацепил его плечом — не намеренно, случайно, — но он не заметил или сделал вид, что не заметил. Когда до коляски оставалось несколько шагов, Аня выпрямилась — на руках ее была небольшая псевдоплоть. Я шарахнулся, сзади крякнул Лабус. Моя винтовка взлетела сама собой…!

— Нет! — крикнула она.

Я едва сумел сдержать движение, не вдавить спусковой крючок. Помог даже не ее крик, скорее понимание, что могу зацепить девушку.

Хотя я не видел этого, но чувствовал, ощущал спиной: все стволы позади меня нацелились на псевдоллоть. Раздался шорох — кто-то из группы переместился немного в сторону, чтобы я не перекрывал линию огня.

Аня не смотрела на нас, опустив голову, она разглядывала псевдоплоть. Та была непривычно мелкая и слабо шевелилась на руках девушки, двигала клешнями. Из коляски донесся писк, псевдоплоть потянулась к ней. Анна окинула нас взглядом исподлобья, огляделась и сказала:

— Не шевелитесь. На месте стойте!

Она пошла к гаражу со сломанными воротами. Я не мог без дрожи смотреть на мутанта, все инстинкты, успевшие появиться за время службы в Зоне Отчуждения, кричали, вопили: «Это враг, убей его, быстрее!» Не отпуская рукоять «М4», тыльной стороной ладони я вытер пот со лба. Псевдоплоть на руках у человека! И они не дерутся, не пытаются убить друг друга… Да как такое возможно?!

Теперь стало понятно поведение Ани в пакгаузе и после него — почему она закрывала лицо руками, почему была так бледна. Ведь мы убивали мутантов — а девушка жалела их. Для нее, родившейся и всю жизнь прожившей в этих местах, мутанты — обычные существа, животные, такие же, как для других людей зайцы, лисицы, бобры. Опасные зайцы, с клыками и когтями, но все равно не монстры, нормальные живые создания. Они не могут не нападать на людей, таковы их инстинкты. Сколько мутантов мы перестреляли с начала операции? А она смотрела на все это и терпела.

Оглянувшись на пороге гаража, Аня шагнула внутрь.

— Теряем время, — процедил Бугров и широко зашагал к мотоциклетной коляске.

Я направился за ним. Офицер заглянул в коляску, Достал нож, но я не дал ему сделать задуманное — схватил за широкое запястье и отвел руку в сторону.

Внутри лежали пять дрожащих детенышей — розовые, как новорожденные крысята, с мягкими клешнями, похожими на изогнутые морщинистые стручки. Ножки — как мой мизинец, головы как орех. Они ползали по куску мокрого дерматина, сорванного с сиденья в коляске, и пищали. Замерзли под дождем? Или есть хотят? Человечинки им, может, надо…

— Мы должны идти, — произнес Бугров глухо. Я все еще держал его за руку, он не пытался вырваться, хотя, наверное, мог бы легко сделать это. Я ощущал его напряжение, Бугров был готов отшвырнуть меня в сторону—а ведь он явно сильнее меня — и раскромсать детенышей широким клинком.

— Убьешь их, и что дальше? — спросил я. — У нее будет истерика. Нам же хуже.