Войска СС в бою

Я не спросил себя, достаточно ли силен Ковальски для этого задания? В состоянии ли он вообще еще держаться на ногах, или он вот уже на протяжении часов мучительно стискивает зубы, считая минуты, потому что от холода уже перестал чувствовать, как кровь струится в его жилах? Потому что каждое движение отзывается в нем болью и перед глазами у него стоит лишь ужас ближнего боя — первого ближнего боя за его трехмесячную солдатскую жизнь и за его восемнадцать лет: свист пуль совсем рядом, треск гранат, и нужно вбежать в черный дым, чтобы уничтожить врага, до того как он успеет снова подняться… Может, он похолодел до мозга костей, когда понял, что даже незначительное ранение означает смерть, потому что открытые раны схватывал мороз.

Я смотрел на этот маленький человеческий комочек, который ежился у огня, и сказал часовому: «Он истощен, Элерс. Смотрите, чтобы он совсем не околел. Я хочу посмотреть, можем ли мы еще на эту ночь оставить всех на своих местах, потому что смена постов может быть очень опасна…» И когда я заметил удивление на лице часового, я резко добавил: «В остальном я настрого приказываю вам молчать об этом происшествии. Мы оба знаем, как оценивать его, но один раз каждый может дать осечку… один раз — я полагаю, вы поняли меня!» — «Так точно, обер-юнкер!»

Ночь прошла, и никто из часовых не заговорил о происшествии. Через три дня нас наконец-то сменило подкрепление из полка СС «Дойчланд».

Мы шли обратно, сквозь снег, колонной по одному. Как и положено при таких маршбросках, я замыкал колонну. Теперь нас было примерно двенадцать, и каждый тащил пулемет.

— Ковальски, остановитесь-ка, я думаю, нам с вами нужно кое о чем поговорить!

Ковальски пропустил остальных:

— Слушаюсь, обер-юнкер!

— Теперь я подам на вас рапорт, Ковальски. Вы знаете, что это значит: военный трибунал!

Ко молчал.

— Вы вообще отдаете себе отчет, что вы сделали?

— Так точно.

— Скажите, вам что, больше нечего сказать, кроме как «так точно»?

— Так точно, обер-юнкер, — теперь Ковальски неуве ренно взглянул на меня. Я не мог сдержать улыбки и поста рался не показать ему этого.

— У меня впечатление, что вы не очень верите в то, что я подам на вас рапорт…

— Так точно, обер-юнкер.

— Как это понимать, вы не верите…

— Нет.

— Ничего себе — да вы совсем рехнулись. Это было бы на рушением всех правил — как вы это себе вообще представ ляете?

— Нарушением правил было уже то, что вы позволили мне погреться у огня.

— Так, это до нас все-таки дошло. Но вот то, что нуж но оставаться на посту до приказа, — очевидно, нет.