Войсковые разведчики в Афгане. Записки начальника разведки дивизии

Начиная с 1985 года у душманов появилось новое оружие, более эффективное – 107-мм неуправляемые реактивные снаряды китайского производства. Эти снаряды запускались прямо с земли, в качестве пусковой установки использовались мешки с песком, чтобы придать им нужный угол возвышения. Это оружие имело гораздо большую дальность стрельбы, чем минометы, примерно 7–8 км. Однако, имея большое рассеивание и неточную наводку, снаряды редко попадали в цель, а имели скорее психологическое, чем огневое воздействие.

В конце июля 1983 года произошла смена командования в разведке. По замене прибыл новый командир разведывательного батальона – майор Валерий Николаевич Тихонов. Ну всем хорош! Высокий, спортивный, энергичный.

Правда, настораживало, что он из «репрессированных». То есть был старшим офицером РУ штаба ЛенВО, потом снят с должности и назначен командиром разведбата в Вологду, где прослужил около года. Закончил разведфак Академии им. Фрунзе в 1979 году, в один год со мной. Причина понижения в должности – развод с женой. Я думаю, что не это было главной причиной, мало ли кто с кем разводился. За это с должности не снимают. Однако больше об этом спрашивать не стал.

Через 2 дня в дивизию прибыл с проверкой руководитель оперативной группы МО СССР маршал С.Л. Соколов, естественно, с группой инспекторов.

Это было серьезным испытанием для нас, так как он, обладая очень широкими полномочиями, мог снять с должности кого угодно, включая и командира дивизии. И практически после каждой его инспекции кто-то «слетал» с должности.

Я был первым, кто отчитывался перед ним. Далее заместитель командира по тылу, потом командир дивизии.

Всё! Больше ему никто был не нужен. Это только в мирное время начальник разведки в штабе «старший куда пошлют», на войне же, где разведка важнейший вид боевого обеспечения, к ней и ее начальнику отношение совсем другое.

Я, конечно, волновался: перед таким высоким начальником мне еще не приходилось выступать. Но мое серьезное отношение к «канцелярщине», о которой я говорил ранее, за полгода дало свои положительные результаты.

Захожу в кабинет комдива, под мышкой целая кипа документов. Представляюсь. За столом сидит загоревший дочерна старик, в афганской военной форме без погон, беспрерывно курит длинные черные сигареты.

Спросил, давно ли я служу в Афганистане, какое имею военное образование. Доложил: «Седьмой месяц, командный факультет Академии бронетанковых войск в 1979 году». Смотрю, взгляд его помягчел. Он сам выпускник нашей Академии, оба его сына тоже ее закончили, младший – на год раньше меня. Говорит: «Ну, танкист, докладывай, только не сильно ври».

Мой довольно четкий доклад, хорошо отработанные карты, журналы учета развединформации, разведывательных полетов авиации, проведения засад и реализаций разведывательных данных – все это произвело благоприятное впечатление на маршала.

Дополнительных вопросов мне он не задал, видимо, был удовлетворен докладом, только пробурчал командиру дивизии: «Что же это, раз вы так все знаете о противнике, почему вяло с ним боретесь?» Ну это вопрос уже не ко мне, я быстро собрал документы и вышел. Только за дверью перевел дух. Офицеры штаба поздравляли меня с успехом, а я все думал, что что-то важное так и не сказал.

Боевые будни продолжались. Засады сменялись «зачистками», патрулирования – рейдами, и далее по кругу. Я уже упоминал, что, по журналу боевых действий 783 орб, разведчики за 365 суток 1983 года умудрились быть на боевых действиях почти 300 суток.

У меня, конечно, был не такой плотный график, но в штабе я тоже появлялся только урывками: спокойнее, когда от начальства подальше, а к опасности привыкаешь.

После нескольких случаев в разведротах, когда молодые солдаты опаздывали с открытием огня на поражение, меня заинтересовал вопрос: а тяжело ли выстрелить в человека?

Однозначно здесь сказать нельзя: зависит от многого и прежде всего от умения хладнокровно действовать в боевой обстановке, ну и конечно, от психологического состояния солдата и его готовности, скажем мягко – к убийству. В армии США, например, действует девиз – «Сначала стреляй, потом разбирайся». Может, это и цинично, но правильно. Если, конечно, жалеешь своего солдата.

В нашей же армии действовал другой принцип: командиры и особенно политработники страшно боялись всяких ЧП. И особенно все, что было связано с гибелью мирного населения. Не скажу, что таких фактов не было, но как в боевой обстановке отличить врага от мирного жителя?

Шли постоянные директивы и приказы, где требовалось исключить такие случаи, и применялись суровые наказания. Ведь писали эти директивы люди, сидевшие более чем за 4 тыс. километров от войны и даже не представлявшие ее условия. И наши заинструктированные солдаты и офицеры иногда теряли свои жизни за промедление в открытии огня.

Очень хорошо помню случай, произошедший летом 1984 года в нашей дивизии.