Воители безмолвия. Мать-земля

– Прекрасно, прекрасно, я полностью разделяю вашу точку зрения, – засюсюкал кардинал, пытаясь вернуть себе прежний апломб. – Я… Меня действительно кое-что тревожит. Может, мы недооценили Орден абсуратов? Не стоило ли с ним сразиться, а главное, победить до того, как устанавливать новые структуры?

– Забудьте об Ордене! – уверенно возразил ассистент, и его уверенность показалась кардиналу неуместной. – Судьба абсуратского рыцарства будет решена в нужное время и в нужном месте. А пока впрягайтесь в свою работу, а суть ее – религия.

Высокомерие скаита покоробило кардинала: чужаку хватило наглости отдавать ему приказания, ему, гордому потомку древней и знаменитой сиракузской семьи.

– Надо проглотить горькую пилюлю, не поморщившись, как говорит, если я не ошибаюсь, античная поговорка… – сказал скаит. – Мы ничего не выиграем от противостояния, ваше преосвященство. Немного терпения: вскоре вы получите подкрепление в виде своих мыслехранителей. Мы должны предстать единым фронтом перед вашими юными миссионерами и скаитами святой инквизиции. А теперь пора заняться размещением всех этих людей в достойных условиях.

– Мне хотелось бы также, чтобы полицейские собрали силой или по доброй воле всех жрецов маркинатрких культов, – обронил кардинал. Он прекрасно понимал, что не в его интересах провоцировать своего ясновидящего собеседника, и решил последовать мудрому совету: терпеливо ждать прибытия своих мыслехранителей. – Мне не терпится ознакомить их с новой ситуацией, дать им шанс принять Истинную Веру, чтобы они обратились к своим прихожанам с просьбой перейти в нашу религию. Разве жизнь не есть самый драгоценный дар Крейца?

– Будет исполнено по вашему желанию, ваше преосвященство. А она, как вы поступите с ней?

Широкий черный рукав вытянулся в сторону кровати, на которой беззвучно рыдала Армина с синяками на теле.

– С ней?

Размышляя, кардинал вновь обвел взглядом огромный город, жители которого, не ведая о ночных событиях, мирно пробуждались и лениво потягивались в домах, накрытых туманом, который уже пробивали пламенные стрелы Серебряного Короля. Автобусы летели над бульварами и площадями, издавая редкие пронзительные сигналы. Атомные звездочки замедлили свой бег: тепло нарождающегося дня постепенно наполняло спальню.

Кардинал обернулся и вонзил свои серые глазки в Армину. Презрение и ненависть сочились через каждую пору его кожи. Эта женщина давала ему прекрасную возможность восстановить свою попранную власть и отомстить за наглость скаита.

– Встать! – рявкнул он хриплым голосом.

Она не шелохнулась. Тогда оват схватил ее за руку, поднял и выволок на середину спальни. Обнаженная, выставленная напоказ перед всеми, она выпрямилась перед своими мучителями, вскинула свое прекрасное лицо и гордо глянула в глаза кардиналу.

– Опусти голову, шлюха! – завопил сиракузянин. – Твое бесстыдство оскорбляет Лаиссу, божественную мать Крейца! Вначале тебя отдадут на потребу этим людям, чтобы они наказали тебя за грех!

Слова церковника не тронули Армину. В глубине души она уже смирилась со всем, она ощущала себя мертвой. Ее ночные предчувствия оправдались: она больше никогда не увидит своего сына, единственную свою любовь. Они убили Листа… Лист… У нее не осталось сил кричать и возмущаться.

Угрозы наглого сиракузянина показали ей всю глубину ее прошлых заблуждений. Она воспитывала Листа в поклонении сиракузской цивилизации. Лист… О боги, только не Лист… Ее иллюзии разбились о пурпурный облеган и смешной квадратный значок. Ослепленная гордыней, безумной гордыней матери, она отказывалась слушать Стри Вортлинга и всех, кто пытался предостеречь ее от сиракузских миражей.

– Когда эти люди насытятся тобой, тебя выставят без одежд в том виде, в котором ты любишь красоваться, в клетке на главной площади Дуптината. У тебя будет время испытать угрызения совести, и ты послужишь уроком своему народу. Не считаете ли вы, что публичное наказание лица ее ранга будет хорошим знакомством с догмами нашей святой Церкви?

– Вы правы, ваше преосвященство, – кивнул скаит.

– Вначале, пока не прибудут миссионеры, мы выставим ее в почетном дворе Круглого Дома перед слугами.

Кардинал окинул рассеянным взглядом дрожащее тело дамы Армины. В его холодном взгляде не ощущалось никакого плотоядного сладострастия. Полные формы женщин не вызывали в нем никакого желания. Только нежные тела детей – о Крейц, сжалься над своим верным заблудшим служителем – заставляли его иногда забывать о жесткости своих принципов. Он утешал себя тем, что вспоминал о тяжких заботах людей Церкви, об их тягостном одиночестве и природном несовершенстве души. Чувствуя за спиной скаита, он с трудом отгонял эти беглые болезненные мысли, втаптывая их в грязь своего подсознания.

– Притивы, даю вам стандартный час на то, чтобы утопить эту шлюху в грязи всеми доступными вам способами! Но сохраните ей жизнь, – заявил кардинал.

И вышел в сопровождении скаита.