Воители безмолвия. Мать-земля

Несмотря на неудобства, Тиксу преодолел планетарный разрыв и почти полностью обрел ментальные и физические способности. Он злился на себя, что позволил поймать себя этим вшивым идиотам, которым не хватало наркотика. И подстерегал момент, чтобы удрать от них и оказаться вне зоны действия магнитных волн пульта. Но однорукий не спускал с него глаз.

Перед ними возник высокий холм. У подножия тропа ныряла в плотные заросли шипастых кустарников.

– Обойдем? – спросил Карнегил.

– Ни в коем случае! – ответил Хашиут. – Нет времени! Идем насквозь!

Они углубились в заросли и двинулись вверх. Ветки с шипами царапали кожу Тиксу. Его руки, плечи, грудь и ноги горели от злых уколов.

– Может, лучше его прикрыть! – проворчал Карнегил. – Он потеряет ценность, если будет со всеми этими царапинами. Хороший человекотовар должен быть гладким и чистым… Я всегда так говорил…

– Заткнись! – миролюбиво возразил одноглазый.

С вершины холма они завидели первые огни города. Банда спустилась вниз и вернулась на тропу, которая расширялась, пока не превратилась в аллею, тянущуюся между первых строений. Появились жилища раскатта, внесенных в Индекс и сосланных сюда со всех миров Центра. До самых стен древнего города пруджей высились дома самых разных архитектурных стилей: с круглыми, плоскими, острыми, квадратными крышами, особняки с колоннадой, кубические, трапециевидные, конические из стекла, с желтыми, белыми, синими стенами, шале из драгоценных пород дерева, погруженные в землю шары, бетонные бункеры… Каждый изгнанник стремился наделить новые владения своей особенностью, придать им черты родной культуры. Пруджи называли этот хаос двумя словами: запретные кварталы.

Летательные аппараты, такси или личные аэро, неслышно проносились над небольшой группой и тонули во тьме пригорода.

Вскоре нищие добрались до оживленных улиц, шумных, освещенных многочисленными вывесками, ядерными фонарями или белыми светошарами. К великому разочарованию Тик-су, которого обнаженным и окровавленным тащили по залитым светом улицам, никто не обратил на них ни малейшего внимания, на что он тайно надеялся. Даже полицейские в синих мундирах, четверками патрулировавшие улицы среди живописной толпы, каждый член которой был достоин виселицы, не смотрели на них. И лишь нищие приветствовали Хашиута, шествовавшего во главе своей банды.

– Следи за ним получше, Карнегил! – пробормотал одноглазый гигант. – Не время упускать его сейчас! Он стоит трех месяцев «порошка»! Будь внимательней, я вижу завистников!

По мере продвижения по запретным кварталам становилось все труднее пробиваться через подвижную плотную толпу уличных торговцев, зазывал борделей и профессиональных игроков, расставивших свои столы-ловушки прямо на мостовой.

Помятое лицо Карнегила, флюгер, обдуваемый ветрами искушения, поворачивалось во все стороны: выпученные жадные глаза останавливались на проститутках, прислонившихся к колоннам фасадов. Завидев его, они делали призывные жесты, показывая грудь, затянутую в шелк ногу, выкрикивали обидные слова и понимающе пересмеивались. Помощник Хашиута, озверевший от желания при виде этих размалеванных существ, одетых в прозрачные короткие туники и залитых возбуждающими афродизиаками, не знал, на ком остановить свой взгляд. Проститутки кричали вслед одноглазому и Тиксу, которого вели на поводке, как барана на бойню:

– Эй, Хашиут! Ты сегодня разбогател! Где отыскал его!

– У тебя красивенький раб! Грязнуля, тебе следовало его помыть! Иди ко мне, красавчик! Я тебя помою, а потом, если захочешь, и денег за дело не возьму!

– Не мечтай! Вряд ли франсао позволят нам отдохнуть, им нужны деньги, что приносят эти крысы годаппи!

– Карнегил, черт подери, двигайся вперед! – рычал Хашиут. – Получишь деньги – насмотришься на них! Слышишь, ты, кастрат? Иди или оторву последнюю руку!

Тиксу казалось, что он погружается в безысходный кошмар. И спрашивал себя, что, обнаженный и исцарапанный до крови, делает в этом диком мире насилия, где выживание зависело от того, кто первым нанесет сильный удар. Свет от фонарей и светошаров высвечивал угрожающие силуэты, озверевшие лица, разбитые надбровные дуги, лихорадочные глаза, перекошенные рты, уродливые шрамы, раздутые карманы одежд, рукоятки оружия… А лицо сиракузянки, этой незнакомки, ради которой предпринял безумное путешествие – он позаботился запрограммировать стирание координат на деремате агентства, чтобы сбить с толку ринса ГТК, – уходило из его памяти, словно она была химерой, метеором в небе, где угасала жизнь. Обессиленный и подавленный, он застыл на границе реальности и сна. Превратился в поглупевшего пассивного зрителя чужого абсурдного спектакля, в котором должен был играть главную роль. И лишь боль, раздиравшая шею, изредка возвращала его в мир реальности.

Никто не интересовался бандой Хашиута, а если кто-то и останавливал взгляд на Тиксу, то делал это ради быстрой оценки стоимости раба.