Воительница Лихоземья

– Неужели он не понимает, как тяжело всерьез воспринимать его слова в последний день тренировок? – интересуется Торрин. Я собираюсь ответить, но внезапно краем глаза замечаю стремительный взмах лезвия и едва успеваю подставить топор. Очевидно, Хавард еще со мной не закончил.

– Ты изменилась, – цедит он. Затем оглядывает меня с ног до головы, заставляя вздрогнуть от отвращения. В конце концов негодяй замечает мою прическу и выдавливает смешок.

– Волосы обрезала? Хотела стать еще уродливей? Или Торрину так больше нравится?

Я с силой налегаю на наши сцепленные топоры, заставляя его отступить назад. Мой противник обладает просто поразительной способностью находить все новые способы унизить меня. В глазах щиплет, но я давно уже научилась сдерживать слезы.

Отец отрезал мне волосы вчера вечером. Они были предметом моей гордости, хоть и были не золотистыми, как у мамы и сестер, а белокурыми. Раньше локоны светлыми волнами спадали до пояса, теперь же едва достигают плеч, совсем как у остальных мужчин. Если бы отец мог заставить меня отрастить бороду, уверена, он так бы и поступил.

Мои костяшки белеют – так сильно я сжимаю топор. Конечно же, Хавард это замечает.

– Собираешься меня ударить?

– Размышляю над этим.

Он презрительно фыркает:

– Подумай, как будет выглядеть, если дочь вождя затеет драку накануне инициации?

– Будет выглядеть так, будто ее разозлил деревенский клоун.

Он пристально на меня смотрит:

– Дважды подумай, чем пререкаться со мной, Раска-Ласка. – Это прозвище Хавард использует с тех пор, как мне исполнилось десять. Тогда он заявил, что я мешаюсь на тренировках, точно ласка под ногами. Когда же я в синяках возвращалась домой, отец и там продолжал меня учить обращаться с оружием. За последние десять лет я мало что делала, кроме этого.

Именно поэтому я стала лучшей.

Я наношу удар кулаком, зная, что соперник этого не ждет. Нас учили следить за топором, а не за руками. Кулак врезается ему в подбородок, и я с удовольствием чувствую, как жгучая боль пронзает костяшки. Значит, ему здорово досталось.

Так не может продолжаться. Хавард не может постоянно бросать мне вызов. Я просто обязана поставить его на место. Однажды я буду вождем, и если не смогу справиться с одним задирой, то не стоит ожидать, что получится управлять всей деревней.

Когда противник пытается вернуть удар, я подставляю под его кулак топор, однако Хавард разжимает пальцы и хватает оружие за рукоять. Бросив свой топор, уже он наносит мне удар в лицо освободившейся рукой. Я чувствую, как его кулак врезается мне в скулу. В глазах темнеет.

Беркин, наконец, замечает, что происходит.

– Хавард! Никаких кулаков! Немедленно извинись перед Расмирой.

Парень приходит в бешенство, что его поймали на использовании запрещенного приема, а меня – нет. Ярость бурлит в нем. Он уже перешагнул черту, за которой прислушиваются к голосу разума. Чего я и добивалась.

Хавард хватает брошенный топор и бросается на меня. Он лихорадочно размахивает руками, топором, беспорядочно загребает ногами. Я блокирую один удар за другим и жду, жду, жду.

Вот!

После стремительного движения, призванного рассечь меня на две половины, топор Хаварда застревает в грязном полу. Я уже нахожусь сбоку от него и просто делаю подсечку, сбивая противника с ног так, чтобы все это видели.

– Нужно вставать быстрее! – рычит Беркин. – Богиня благая, меня вообще хоть кто-то слушает?

Некоторые из учеников смеются, но я их едва слышу. Все мое внимание приковано к лежащему на земле Хаварду.

Я пинком отталкиваю его оружие вне зоны досягаемости. Затем опускаю свой топор так, чтобы лезвия оказались по обе стороны от шеи поверженного, пригвождая его к полу.

– Убит, – говорю я, а затем понижаю голос, чтобы только он смог расслышать, – только посмей еще раз бросить мне вызов, и следующее сражение будет уже боевым оружием.

Хавард отвечает с улыбкой, от которой меня пробирает мороз:

– Ты не доживешь до следующего сражения.

Я пинаю его в живот.

– А ты никогда не поднимешься с пола. Извинись, если хочешь, чтобы я тебя освободила.

Стоит Хаварду отдышаться, как он пытается отбросить топор. Я снова наношу удар. В этот раз мой каблук попадает ему по носу.

Беркин бездействует. И никогда ничего не сделает, ведь я – дочь вождя. Обидеть меня означает обидеть отца. Часть меня понимает: подобным образом я никогда не добьюсь уважения или верности Хаварда. Однако желание унизить его побеждает.

Наконец, когда его лицо уже багровеет от прилившей крови, Хавард хрипит:

– Приношу извинения.

Я его отпускаю, и тренировка возобновляется.

* * *

Торрин провожает меня до дома, как и каждый день на протяжении последнего месяца. Сейчас уже кажется, что я знаю его целую вечность, но еще шесть недель назад он был частью группы Хаварда, просто еще одним лицом в толпе обидчиков.