Войти в образ

Машинка билась у меня в руках свежепойманной рыбой, глаза вцепились в пляшущую клавиатуру, не видя написанного, не давая секунды на обдумывание, оценку – не давая уму встать между жизнью Джимми Дорсета, мечтою Лео Стоковски, бредовостью маленького сатаны и листом бумаги, испещренным перебивками, ошибками, с полным отсутствием знаков препинания и прочей белиберды, гордо именуемой грамматикой. Я перепрыгивал интервалы, рвал копирку, и шея окончательно онемела от борьбы с искушением взглянуть на циферблат, вспомнить, испугаться, проиграть…

– Достаточно. Вы выиграли. И да хранит вас Бог.

Гость аккуратно прикрыл дверь и подошел к столу. Крутанув каретку, он вынул последний лист, покопался в напечатанном и молча направился к выходу, пряча в старенький портфель отобранный первый экземпляр. Видно, в аду у них только первые принимали… Я сомнамбулически прошел за ним в коридор, помог гостю надеть его двубортное пальто и запер за ним дверь.

Тщетно. Тщетно кинулся я в кабинет в надежде увидеть результат. Пять листов лежали около машинки, и все пять представляли собой бланки договора. Я подписывал именно такой. Только эти были чистыми. И моими. Отныне и навсегда.

Предусмотрительность гостя не имела границ. За исключением крохотного прокола. Он не учел профессиональной редакторской памяти. Памяти на текст. И я снова сел за машинку.

Счастье? Вы действительно считаете все это счастьем?! Да, у меня теперь есть ЗАКОНЧЕННЫЙ роман «Последний меч Империи». И принеся его в любую редакцию, я уеду в дом для умалишенных.

У меня есть слава, деньги, мои книги блестят позолотой корешков, но никогда – вы понимаете?! – никогда я не написал и не напишу ничего подобного тем пяти безграмотным листкам, когда пальцы дрожали на клавишах, а за спиной тихо стоял мой маленький вежливый джентльмен…

А вы говорите – счастье… Дай бог, чтобы вы оказались правы. Тогда как насчет того, чтобы продать душу? Нет? А купить?… Жаль. Я бы мог со скидкой…

Глава шестнадцатая

…И долго еще стоял я на коленях, один на один с сеткой для настройки видимости. «Не забудьте выключить телевизор! – сообщила мне сетка. – Не забудьте выключить телевизор! Не забудьте вы…»

И я послушался. Я выключил телевизор. Я сел на ковер и отхлебнул из бокала, который, оказывается, продолжал держать в руке.

– …И когда вышел Он из лодки, тотчас встретил Его вышедший из гробов человек, одержимый нечистым духом, и никто не мог связать его даже цепями…

Я понял, что это говорит Сарт, потому что только он умел говорить настолько серьезно, что неизбежно возникало подозрение – не издевается ли он над собеседником?… У меня не было сил отвечать, да и не ждал он моего ответа, отнюдь не ждал. Я сидел, я молчал, а Сарт продолжал…

– И Иисус сказал ему: выйди, дух нечистый, из человека. И еще спросил его: как тебе имя? И он сказал в ответ: легион имя мне, потому что нас много. И много просили Его, чтоб не высылал их вон из страны той. Паслось же там при горе большое стадо свиней. И просили Его все бесы, говоря: пошли нас в свиней, чтобы нам войти в них. Иисус тотчас позволил им. И нечистые духи, выйдя, вошли в свиней; и устремилось стадо с крутизны в море; и потонули в море…

Сарт умолк, но я смотрел не на него, а на Мома. В эту минуту Мом был какой-то осунувшийся, бледный… Опустошенный был Мом. Усталый был. Смертельно усталый. Плохой был Мом.

Вот как оно, значит… Хоть в кого, хоть в свиней, лишь бы реальное, плотское… Мыслю – следовательно, существую. Дудки! Дышу, хожу, болею, пью, дерусь, страдаю – следовательно… Злая шутка, Иисус! Дать умоляющей сущности целое стадо хрюкающих, сопящих, чешущихся существований – и с крутизны в море!… Чтоб не хрюкали на мессию…

– Слушай, Мом, – неожиданно для самого себя спросил я, – а чего твоей Бездне именно туда приспичило? Ну, к этим – где ты меня таскал, помнишь… Шла бы к нам, воплощалась на здоровье – у нас всего полно, факторов всяких, объединяющих… Чего желаете? Театров? Да ради Бога! Каких вам – Кабуки, Станиславского, абсурдистов, Но, Цза-Цзюй?! Ньятавастру ветхоиндийскую хочешь? Каждому сверчку по индивидуальному шестку! Религий возжаждали? Да в любом количестве! В одном христианстве вон сколько наворочали – католики, православные, лютеране, протестанты, кальвинисты, баптисты… Кто последний – я за вами! У Аллаха не лучше – шииты, сунниты, карматы, суфии… Что мы еще имеем с гуся – буддизм?!

– Шкварки мы имеем с гуся, а не буддизм, – бросил из своего угла Сарт. – И еще какие шкварки – хинаяна, махаяна, дзэн, мадхъямики, виджнянавадины…

– Кто-кто?! – подавился я.

– Виджнянавадины, – с огромным удовольствием повторил Сарт. – И мадхъямики. И еще много других… объединяющих факторов.

Мом молчал. Я потушил сигарету, встал с ковра и вышел в коридор. Дверь в соседнюю комнату была закрыта. Я поглядел в висящее на стене мутное зеркало, скорчил своему отражению подобающую рожу и потянул на себя медную ручку двери.

И почувствовал, как кожа на лице стянулась и покрылась пупырышками.