Войти в одну реку, или Воспоминания архитектора

Случай моего падения из окна я не помню и рассказываю со слов моих родственников, но многие, даже незначительные, факты, относящиеся к моему раннему детству, безусловно, зафиксировались в моей памяти. Я хорошо помню из того времени, когда мы жили на даче в Сокольниках, как нянька возила меня на круг в детской колясочке и как обязательно нас сопровождал черный, на коротких кривых лапках пес Цыган. Помню, что я очень любил один ходить по саду за нашей дачей и что сад был огорожен забором из барочных досок, покрытых многочисленными круглыми отверстиями, через которые я смотрел на соседние владения. Однажды, когда я приложил глаз к дырке и внимательно рассматривал, что происходило на соседнем дворе, то почувствовал сильную боль; закрыв глаз рукой, я помчался домой. Я не плакал, потому что был один, и мне не перед кем было выказывать своей обиды. Когда же меня обступили мои домашние, начал ругаться и топать ногами, соображая, что меня клюнула в глаз курица, которая была на навозной куче соседнего двора на одной высоте с моим лицом и увидела что-то блестящее. К счастью, удар клюва пришелся ниже глаза, и было повреждено только нижнее веко. Говорю «к счастью» потому, что, как это определилось много лет спустя, правый глаз у меня от рождения был почти слепым и, потеряв зрячий левый глаз, я остался бы калекой на всю жизнь, но об этом я расскажу в своем месте.

Я не плакал, когда был один, это – свойство многих детей; они не так умны, как мы это часто думаем, но они очень хитрые, они ревут и кричат без слез не потому, что не могут сдержаться, а чтобы возбудить к себе сочувствие и жалость и вызвать у старших желание наказать обидчика; чувство мести развивается с самых малых лет, а говорят еще, что это чувство неестественно.

Когда вспоминали мои детские годы, то говорили, что одним из положительных моих качеств было то, что я редко плакал, заменяя эту детскую потребность озорством и драчливостью. Когда ко мне приставили гувернантку, которая решила применить меры строгости, я просто залепил ей в лоб связкой ключей, которые попали мне под руку, и гувернантка ушла, прожив у нас не более недели.

Другой раз я, желая рассмотреть конструкцию детского ружья, приставил глаз к дулу и выстрелил, но и тут, к своему счастью, повредил только верхнее веко.

Помню, как на нашу дачу в Сокольниках приехал курьер с бумагами к отцу и привез маленького пестрого щенка, которого он отнял дорогой у каких-то хулиганов, рубивших ему лопатой хвост. Этот пес, названный Шариком, долго жил у нас и отличался удивительным умом, которым могут похвастаться только самые простые дворняги, и за время своего существования доставил нам, детям, много радости и удовольствия.

Когда мы жили на другой даче, при селе Троицком, в пяти верстах от станции Обираловка Нижегородской железной дороги, Шарик принимал обязательное участие во всех наших длинных прогулках. Когда его не хотели брать с собой и запирали в комнатах, он всегда находил способ выбраться через окно и нагонял нас за несколько верст от дома.

Несколько раз Шарик приносил в зубах пойманного им зайца и потом гонялся за ним с визгом, как настоящая гончая. Однажды на прогулке мы встретили двух субъектов в высоких сапогах, с длинными лохматыми волосами, на которых Шарик стал лаять; один из них вынул из кармана револьвер и стал целиться в Шарика, я же набросился на него, крича, что он не смеет убивать нашу любимую собаку. В это время Шарик подлетел к другому субъекту, укусил его за ногу выше сапога, разорвал ему штаны и быстро скрылся в кустах; мы торжествовали, и субъектам остался один выход – ускорить свои шаги и скрыться от нашей компании.

На террасе нашей дачи стояло большое мягкое кресло, и Шарик ночью, когда никто этого не видел, забирался на кресло и там спал. У кресла была сломана одна ножка, и ее приходилось подставлять, когда днем в него кто-нибудь садился. Очевидно, ножка кресла была плохо прилажена или просто лежала рядом, и сон Шарика был прерван падением кресла, пес очутился на полу. Он так был озлоблен или испуган, что стал рвать мягкую обивку кресла, и на утро пол был покрыт волосом и мочалой, кресло же пришлось убрать на чердак как негодное для сиденья.