Вокруг Апокалипсиса. Миф и антимиф Средних веков

Париж. В Тулузе он успел получить докторский диплом и звание ординарного профессора, а потому мог быть принят в Сорбонну. Бруно ставит условие: никакого обязательного посещения мессы — что само по себе подозрительно, особенно для священника. Благодаря книге о мнемонике (развитии памяти) был замечен королем Генрихом III, вошел в круг парижской научной богемы, но опять рассорился со всеми, с кем только можно, и вынужден был уехать в Англию. Объяснял это низкими интригами католических обскурантов и замшелых аристотелистов — ничего нового.

Лондон. Поступление в Оксфорд. Английский вице-канцлер получает от Джордано Бруно удивительное письмо, которое наводит на определенные размышления о вменяемости итальянца. Бруно именует себя любимого «...доктором более совершенного богословия, профессором более высшей мудрости, чем та, которая преподается обыкновенно. Его знают везде, не знают только варвары. Он будит спящих, поражает кичливое и упрямое невежество; он гражданин и житель всего мира, перед которым равен британец и итальянец, мужчина и женщина, епископ и князь, монах и логик. Он сын отца-неба и матери-земли»[4].

В протестантском Оксфорде он читает крайне странные лекции, от которых, как утверждали современники, «краснели стены богословской аудитории», причем это сопровождалось «своеобразным латинским языком». Пикантная подробность: скептики поговаривают, будто Джордано Бруно в Оксфорде читал лекцию, использовав трактат флорентийца Марсилио Фичина «О жизни», посвященный проблемам магии, выдав его за собственное сочинение.

Итог предсказуем — из Оксфорда Джордано Бруно вышибли с громким скандалом, а мы можем оценить его высказывание о тамошних ретроградах: «Созвездие педантов, которые своим невежеством, самонадеянностью и грубостью вывели бы из терпения самого Иова. Оксфорд — вдова здравого знания».

Кажется, мы нечто подобное уже слышали совсем недавно?

Марбург. Попытка получить кафедру в университете. Причем Бруно нагло соврал, назвав себя «профессором римской теологии». Вежливый отказ, за которым последовал очередной взрыв неконтролируемой ярости — он грубо обругал ректора в его собственном доме и заявил, что «факультет нарушил народное право и обычаи всех германских университетов и поступил против интересов науки».

Виттенберг. Получение кафедры и очередное славословие самому себе перед ректором: «Я питомец муз, друг человечества и философ по профессии». Через два года — ссора с новым кальвинистским руководством, отставка.

Прага. Здесь друг человечества ничего не добился, кроме трехсот талеров, подаренных императором Рудольфом за посвящение таковому книги «О ста шестидесяти положениях против математиков и философов своего времени». Ключевое слово здесь — «против». Все они философы, один я д’Артаньян.

Гедьмштадт. Кратковременное пребывание в университете герцога Юлия Брауншвейгского. Здесь Бруно договорился до того, что пастор кафедрального собора Гельмштадта влепил ему отлучение от церкви — формального католика отлучили лютеране, это ли не достижение?! Изгнание из университета.

Франкфурт-на-Майне. Бургомистр не пускает буйного еретика в город, в результате Бруно селится в кармелитском монастыре за стенами, где пишет несколько книг.

Цюрих. Читает лекции по метафизике ограниченному кружку золотой молодежи, пользуясь поддержкой молодого и богатого дворянина Иоганна Генриха Гейнцеля фон Дегерштейна. Один из участников кружка, протестантский священник Рафаэль Эглин, впоследствии вспоминал о странной особенности Джордано Бруно: он диктовал свои мысли... стоя на одной ноге, причем делал это постоянно. Причины, по которым Бруно спешно покинул Цюрих, нам не известны, но, исходя из всего вышеизложенного, нетрудно предположить, что он опять совершил какую-нибудь дикую выходку. Гений, что возьмешь.

Аллегория смертного греха гневливости. Франция, XIV век.