Вокруг Апокалипсиса

Объект нашего внимания родился в 1548 году в Ноле, Кампанья, получив при крещении имя Филипп. С десяти до пятнадцати лет он проходит курс домашнего обучения у дяди в Неаполе — судя по всему, семья была достаточно обеспеченной, чтобы позволить себе нанять в качестве учителя профессора Римского университета Виченцо Кале де Сарно. Затем Бруно поступает послушником в монастырь Сан-Доменико Маджоре — центр учености, где в свое время преподавал сам Фома Аквинский. В 1565 году Ноланец принимает постриг, взяв монашеское имя Джордано, и продолжает обучение в соответствии с тогдашними традициями — древняя и новейшая философия, арабские авторы, Николай Кузанский с его модной натурфилософией и, заметим, каббала. Попутно сочиняет сонеты и неплохие комедийные пьесы.

В это же самое время начинает проявляться острая конфликтность его характера, которую апологеты Бруно с придыханием называют «замечательной искренностью и прямотой». В Санта-Мария Маджоре он первый раз попадает под подозрение в ереси, поскольку осудил книгу «О семи радостях Пресвятой Девы» и вынес из своей кельи изображения святых, оставив только распятие — это был первый звоночек. Дело спустили на тормозах, и Джордано Бруно в 1572 году становится рукоположенным священником, получая приход в городке Кампанья.

Запомним: он был доминиканским монахом и священником. Это очень важный пункт.

Вроде бы — живи да радуйся. Доходная должность, прекрасный кампанский климат, козий сыр, доброе вино, необременительные обязанности… Но всего через три года Бруно внезапно отзывают обратно в монастырь, где предъявляют обвинения не больше и не меньше, а по ста тридцати пунктам, в которых приходской священник умудрился отступить от догматов католической церкви. Просто уму непостижимо, как возможно за столь короткий срок наговорить столько глупостей, включая сочувствие арианской ереси! Вдобавок у него нашли запрещенные сочинения.

Бруно бежит из монастыря в Рим, где надеется объясниться перед руководством доминиканского ордена, но, когда дело принимает совсем скверный оборот, тайно скрывается из Рима, отправившись далее на север — через Геную и Венецию в Швейцарию…

Затем начинается эпоха непрерывных странствий, сопровождаемых постоянными ссорами и грубостями. Перечислим главные этапы этого долгого и тернистого пути, занявшего полтора десятилетия.

Женева. Диспут с кальвинистами, скандал, обвинение в ереси теперь уже со стороны протестантов, тюрьма, бегство. Заключение Бруно о кальвинистах: «Да искоренит герой будущего эту глупую секту педантов, которые, не творя никаких добрых дел, предписываемых божественным законом и природою, мнят себя избранниками Бога только потому, что утверждают, будто спасение зависит не от добрых или злых дел, а лишь от веры в букву их катехизиса».

Тулуза. Бруно получает вакантную кафедру философии в Тулузском университете, где начинает читать вызывающие и откровенно провокационные лекции об Аристотеле, опровергая его учение, на котором строилась вся средневековая схоластика. Ссора с прочими преподавателями, изгнание с должности. Мнение Джордано Бруно о коллегах: «…Конечно, эти люди не могут высоко ценить философию, — или ничего не стоящую, или ту, которую они не знают. Но кто открыл истину, это сокрытое от большинства людей сокровище, тот, подчиняясь ее красоте, становится уже ревностным блюстителем того, чтобы она не была извращаема, не находилась в пренебрежении и не подвергалась осквернению. Самые жалкие из людей — это те, кто из-за куска хлеба занимаются философией».

(Переводим с бруновского языка на русский: «Вы, жалкие и ничтожные личности, не оценили мои взгляды на открытую мне истину».)

Париж. В Тулузе он успел получить докторский диплом и звание ординарного профессора, а потому мог быть принят в Сорбонну. Бруно ставит условие: никакого обязательного посещения мессы — что само по себе подозрительно, особенно для священника. Благодаря книге о мнемонике (развитии памяти) был замечен королем Генрихом III, вошел в круг парижской научной богемы, но опять рассорился со всеми, с кем только можно, и вынужден был уехать в Англию. Объяснял это низкими интригами католических обскурантов и замшелых аристотелистов — ничего нового.