Вокруг Чехова. Том 1. Жизнь и судьба

В шесть отперли лавку, и мы бросились туда, потому что из дверей ее были видны три улицы сразу. Вышел отец, степенно, как всегда, помолился Богу, сел за конторку спокойно и чинно и минут через десять спросил:

— Не приезжал еще этот, как его..?

— Нет еще, — ответили мы оба в один голос, почти дрожа от нетерпения.

Отец зевнул и, по-видимому, от скуки, так как не было еще ни одного покупателя, начал:

— Так вы, Саша и Антоша, того… Кланяйтесь дедушке и бабушке, ведите себя хорошо, не балуйтесь…

Началась снова длинная, тягучая вчерашняя канитель, но мы не в силах были ее слушать. Уже была половина седьмого, а машиниста еще не было. В моем мозгу вдруг пронеслась убийственная мысль.

— Уж не проспали ли мы его? — шепнул я брату. — Он ведь хотел с зарею, чуть свет…

Антоша изменился в лице и только пристальнее стал смотреть на дорогу, по которой должен был приехать машинист.

Пробило семь. С того момента, как мы проснулись, протекло уже два часа — два часа самого беспокойного и томительного ожидания. Кто переживал подобные часы, тот поймет, что мы перечувствовали. В наши души начало прокрадываться отчаяние. Вскоре вышла и мать, слегка заспанная, и первым делом удивилась:

— Вы еще не уехали? А я боялась, что просплю… Передала вам няня Аксинья Степановна узелки, один с едою, а другой с бельем? Смотрите не забудьте взять с собою гимназические драповые пальто на случай, если пойдет дождь… Досыта ли напились чаю?..

Добрая мать сразу же захлопотала о нас и о наших удобствах в дороге, вовсе даже и не догадываясь о той муке, которая терзала наши души. Она хлопотала, но мы только делали вид, будто слушаем ее; на самом же деле все наше внимание было обращено на улицу, где должны были загрохотать колеса вчерашних дрог. Часы пробили половину восьмого, и на наших лицах, должно быть, появилось очень скорбное выражение, потому что и мать, взглянув на нас и на часы, сочувственно произнесла:

— Что же это он? Обещал в шесть… Верно, задержало что-нибудь… Как бы не обманул…

Это еще более подлило отчаяния в наши уже и без того исстрадавшиеся сердца. Но судьбою нам предназначено было испытывать волнения и муки еще целые полчаса. Машинист приехал только в восемь, и приехал озабоченный и торопливый. <…>

Мы стояли тут же перед ним, держа каждый по узелку, но он не видел нас и только торопил.

— Да поскорей же, Павел Егорыч, давайте детей! Не поспеем, накажи меня Бог… Дорога длинная… Ефимка, гайка и винт целы? Гляди не потеряй!.. Ага, вы уже готовы?! Вот и хорошо! Садитесь поскорее на дроги и поедем! Скорей, скорей!.. Господи, куда уже солнце поднялось, убей меня Бог!.. Ну, живо, живо!

Но не тут-то было. Отец величаво поднялся с своего места, взял в руки книжку в кожаном переплете и сказал, обращаясь к нам и к машинисту:

— Пожалуйте!

— Куда еще? — оторопел машинист. — Мне некогда. Ехать надо… Опоздали…

— Пожалуйте! Без этого никак нельзя! — строго сказал отец и повел нас всех в комнату при лавке. Здесь, поставив нас лицом к висевшей в углу иконе, он не торопясь раскрыл книгу в кожаном переплете, порылся в ней и начал внятно и медленно читать молитву «о странствующих, путешествующих и сущих в море и далече…»

— Да Боже мой! Какие тут молебны, когда ехать надо?! — запротестовал машинист.

— Молитесь и вы, — сказал отец, обращаясь к машинисту. — Вы тоже едете, и вам также благословение Божие нужно… — строго сказал отец и продолжал читать.

Читал он медленно и внятно. Он был набожен, не пропускал по праздникам и под праздники ни одной церковной службы, любил читать на клиросе и вообще ничего не предпринимал без молитвы. Машинист не знал этих особенностей и настойчиво прервал чтение.

— Ну, помолились и будет! — сказал он. — И так опоздали, накажи меня Бог!

Отец, не обращая внимания, продолжал читать, прочел молитву до конца и закрыл книгу. Машинист обрадовался.

— Положите теперь по три земных поклона, — приказал нам отец.

— Фу ты, господи боже мой! — хлопнул себя по бедрам машинист. — Говорят же вам, что мы, пожалуй, до Крепкой нынче не доедем!..

— Без благословения Божия нельзя. Все надо начинать с молитвою, — произнес отец, пока мы клали поклоны.

— Вот такой же, накажи меня Господь, и родитель ваш Егор Михайлович упрямый! — проговорил с досадою машинист. — Ты ему говоришь свое, а он тебе — свое. За то его графиня и в Княжую из Крепкой на понижение перевела… Ну, дети, кончили поклоны, — теперь гайда на дроги! Берите, какие там у вас есть вещи, и скорее садитесь!.. И так опоздали, накажи меня Господь…

Мы с братом бросились опрометью к двери, но отец остановил нас.

— Подойдите под благословение! — сказал он и стал крестить нас медленно и истово.

Машинист имел вид человека, готового треснуться головою об стену.

— Живо, живо! — торопил он нас. — Ежели бы я знал, что такая проволочка времени будет… Теперь бы мы уже за пять верст от города были… Отблагословились, дети, и гайда!.. Прощайте, Павел Егорыч!..

— Сходите теперь к мамаше, пусть она вас благословит на дорогу, — обратился к нам отец с прежней степенностью.