Мне стало неловко. Какой-то неведомый старик писарь унижал мой авторитет перед братом. А я еще так недавно и так уверенно говорил Антоше, что непременно познакомлюсь с графиней… Я поспешил переменить разговор.
— Скоро нас отправят к дедушке? — спросил я.
— А это, господа, не от меня зависит, — ответил Смиотанко. — Про то знает управляющий Иван Петрович. Он скоро должен приехать. К нему и обратитесь. Только имейте в виду, что он с вашим дедушкой в контрах… Слышал я, будто сегодня отправляют в Княжую оказию с мукою. Если сумеете примазаться к ней, то и поедете.
— А другого способа нет? — спросил я.
— Для вас отрывать от работы лошадь и человека не станут. Пора горячая. А вот и Иван Петрович приехал.
На улице продребезжали беговые дрожки, и через две минуты в комнату вошел приземистый старичок с бритым, умным и благодушным лицом, одетый по-городскому. Он был в пыли. Войдя, он снял картуз, смахнул с него платком пыль, похлопал себя тем же платком по плечам и по брюкам и, не замечая нас, обратился к Смиотанке:
— Переписали ведомость, Станислав Казимирович?
— Нет еще, — ответил Смиотанко с легким смущением.
— Ах, Боже мой! Что же это вы? — с неудовольствием воскликнул Иван Петрович. — Ее сиятельство давно уже дожидаются ведомости и уже два раза спрашивали… Так нельзя… Ее сиятельство могут прогневаться.
— Сегодня перепишу… А вот гости…
Смиотанко указал на нас. Иван Петрович обернулся в нашу сторону, прищурился и спросил:
— Кто такие?
— Егора Михайловича внуки.
Я поспешил отрекомендоваться.
— A-а, очень приятно, очень приятно, — благодушно засуетился управляющий. — Ваш дедушка прекрасный человек. Я их очень уважаю.
— Иван Петрович, бросьте политику. Скажите прямо, что он подлец и что вы терпеть его не можете, — вмешался Смиотанко.
— Идите, Станислав Казимирович, переписывайте ведомость, — строго сказал Иван Петрович. — Вы беспокойный человек… А вы, молодые люди, не слушайте. Это у него такая привычка. Оно, положим, правда, что вашего дедушку отсюда, из Крепкой, сместили и перевели в Княжую, а меня ее сиятельство посадили на их место, но ведь это не наше дело, а графское. Нет, Егор Михайлович прекрасный человек. И Ефросинью Емельяновну я тоже уважаю. А ежели они на меня сердятся, так Бог с ними.
Не желая вмешиваться в деревенскую «политику», я заговорил об оказии в Княжую.
— Есть, есть, — заторопился Иван Петрович. — Из Княжой Егор Михайлович за мукой для косарей подводу прислали. Теперь уже нагружают. Через четверть часа и поедете. Кланяйтесь от меня почтенному Егору Михайловичу и многоуважаемой Ефросинии Емельяновне. Надолго к нам в гости приехали?
— Неизвестно. Как поживется.
— А это ваш братец? Кажется, Антон… Антон Павлович? так? Славный молодой человек. Хорошо учитесь? Ну, по глазам вижу, что хорошо и даже отлично… Очень приятно… Приезжайте к нам сюда в Крепкую почаще… К о. Иоанну на вакации сынок семинарист приехал — приятный и образованный молодой человек. С ним о серьезных материях потолкуете… Умный господин.
— Балбес и дубина, — вставил Смиотанко.
— Переписывайте ведомость, Станислав Казимирович. Их сиятельство могут прогневаться… А, вот и ваша оказия с мукою. Пожалуйте, я вас посажу и самолично отправлю.
Мы вышли на улицу. Перед крыльцом стояла повозка, нагруженная четырьмя мешками муки. У переднего колеса с вожжами в руках стоял мужик лет пятидесяти, похожий на отставного солдата николаевских времен.
— Так вот, Макар, — обратился к нему Иван Петрович, — скажешь Егору Михайловичу, что я записал эту муку в отпускную ведомость по княжеской экономии, а Егор Михайлович пускай к себе на приход запишет… Заодно отвези в Княжую и этих двух прекрасных юношей. Садитесь, господа молодые люди, да смотрите, не перепачкайтесь в муке… Все? Ну, с Богом. Кланяйтесь.
Макар, как нам показалось, посмотрел на нас не очень дружелюбно.
— Посмотри, Саша, у него нет двух пальцев на руке, — шепнул мне брат.
Я посмотрел. Действительно, у Макара на правой руке не хватало указательного и среднего пальцев. Я хотел было спросить его, куда они девались, но он угрюмо сел к нам задом и, по-видимому, не намерен был начинать разговора.
Мы поехали по слободе. Из одного из переулков выскочил, пошатываясь, Ефим и весело крикнул нам:
— Гей, паничи, счастливый путь!.. В воскресенье я приду к вам в Княжую в гости… Я вас люблю. Вы хорошие… А машиниста жинка раздела, заперла в чулан и не дает горилки… А он ругается… Я приду… Рыбу ловить будем…
Макар злобно посмотрел на него.
— Пьяница чертова! Батька с матерью пропил! Махамет! — проговорил он громко и презрительно.
— А ты беспалый черт! — ответил Ефим. — Свиньи пальцы отъели, а ты и не слышал.
Макар сердито плюнул, ударил по лошади, и скоро мы оказались снова в степи. Ехали молча. Солнце уже давно перешло за полдень, и нам очень хотелось есть. У Антоши от голода даже ввалились щеки.
— Скоро мы до Княжой доедем? — спросил я Макара.
— Когда приедем, тогда и дома будем, — ответил он угрюмо.
— А много еще верст осталось? — спросил Антоша.
— Сколько осталось, столько и есть, — последовал угрюмый ответ.