Вокруг Чехова

другой день после спектакля появилась в «Московском листке» рецензия Петра Кичеева,

который обзывает мою пьесу нагло-цинической, безнравственной дребеденью» (24 ноября

1887 года).

Я был на этом спектакле и помню, что происходило тогда в театре Корша. Это было

что-то невероятное. Публика вскакивала со своих мест, одни аплодировали, другие шикали

и громко свистели, третьи топали ногами. Стулья и кресла в партере были сдвинуты со

своих мест, ряды их перепутались, сбились в одну кучу, так что пос-{187}ле нельзя было

найти своего места; сидевшая в ложах публика встревожилась и не знала, сидеть ей или

уходить. А что делалось на галерке, то этого невозможно себе и представить: там

происходило целое побоище между шикавшими и аплодировавшими. Поэтому не

удивительно, что всего только две недели спустя после этого представления брат Антон

писал из Петербурга: «Если Корш снимет с репертуара мою пьесу, тем лучше. К чему

срамиться? Ну их к черту».

На следующий же день после описанного спектакля к брату Антону пришел на

квартиру известный драматург Крылов-Александров, на пьесах которого держался тогда

репертуар московского Малого театра. Слава Фемистокла не давала Мильтиаду спать. С

первого же нюха почуяв в «Иванове» много оригинального и предчувствуя дальнейший

успех этой пьесы, он предложил брату Антону свои услуги: он-де исправит ее, кое-что в

ней изменит, кое-что прибавит, но с тем, чтобы он, Крылов, шел за полуавтора и чтобы

гонорар делился между ними пополам. Это возмутило Чехова, но он и вида не подал, как

ему было неприятно это предложение, и деликатно ему отказал.

Когда затем брат Антон написал свой известный, обошедший всю Россию водевиль

«Медведь», то и Крылов одновременно же выпустил свой водевиль «Медведь сосватал», и,

должно быть, неспроста. Брат Антон рассказывал нам потом со смехом по приезде своем

из Петербурга, что к одному из тамошних молодых драматургов пришел Крылов, но с

обратным предложением: чтобы этот драматург оживил его, Крылова, пьесу. Когда тот

достаточно поработал над ней, Крылов уплатил ему за труд всего только десять рублей. С

молодым драматургом от обиды сделалась истерика.

– Я швырну их ему в морду! – волновался драматург. {188}

А сидевший тут же В. А. Тихонов, тоже драматург, мрачно ему сказал:

– Это деньги подлые. Их надо пропить.

Почти одновременно с «Ивановым» шла в театре Корша пресмешная пьеса Ивана

Щеглова «В горах Кавказа». Тогда же появилась в продаже и книга этого автора «Гордиев

узел»; и пьеса и книга брату Антону и мне очень понравились: в них было что-то свежее,

молодое, прыскавшее юмором, как из фонтана. Каково же было наше удивление, когда

этим самым Иваном Щегловым оказался отставной капитан, да еще совершивший

турецкий поход и участвовавший во многих сражениях, – Иван Леонтьевич Леонтьев.

Антон Павлович скоро познакомился с ним, они быстро сошлись, и Жан, как прозвал его

Чехов, стал частенько у нас бывать. Он оказался необыкновенно женственным человеком,

любвеобильным, смеявшимся высоким, тоненьким голоском, точно истерическая девица.

Беллетристическое дарование у него было недюжинное, но после успеха «В горах

Кавказа» он поверил в свой драматургический талант, сбился на театр, и из этого ничего

не вышло. Его приезд к нам в Москву был всегда желанным, он всякий раз был так мил и

ласков, что не симпатизировать ему было невозможно. Щеглов был очень сентиментален,

присылал нашей матери открытки с цветочками, написанные таким «трагическим»

почерком, что трудно было разобрать, и не упускал ни малейшего случая, чтобы

поздравить ее с праздником, с днем ангела или рождения. Антон Павлович очень журил

его за пристрастие к театру, но Жан Щеглов оставался непреклонен и, несмотря на всю

мягкость своего характера, неумолим. Так его театр и сгубил. Следующие его пьесы

успеха не имели, он впал в уныние и умер во цвете лет. Это он, Жан Щеглов, дал Антону

Павловичу за его необыкновенные успехи в литературе кличку «Потемкин». Так Чехов

иногда и под-{189}писывался в своих письмах. Нежность и хрупкость Жана всегда

трогали Антона, и он писал ему иногда так: «Жму Вашу щеглиную лапку». И

действительно, в Щеглове было что-то такое, что делало его похожим на птичку.

Тогда же в Малом театре в Москве шла «потрясающая» драма П. М. Невежина

«Вторая молодость», имевшая шумный успех. В сущности говоря, эта пьеса была скроена

по типу старинных мелодрам, но в ней играли одновременно Федотова, Лешковская,

Южин и Рыбаков – и публика была захвачена, что называется, за живое и оглашала театр

истерическими рыданиями, в особенности когда Южин, игравший молодого сына,

застрелившего любовницу своего отца, является на сцену в кандалах проститься со своей

матерью, артисткой Федотовой. Пьеса делала большие сборы.

На одном из представлений «Второй молодости» Антон Павлович встретился в фойе