Вокруг дуэли

^{А. П. Брюллов. Василий Андреевич Жуковский}

^{А. П. Брюллов. Александр Иванович Тургенев}

^{Первая страница письма А. Я. Булгакова П. А. Вяземскому «из черновыгравированной, но всегда белокаменной Москвы. 26 января 1837 г.»}

^{Т. Райт. А. Я. Булгаков.}

^1843.

^{Н. де Куртейль. Пушкин и Вяземский в Архангельском. Фрагмент.}

^{Г. Г. Гагарин. Бал у кн. М. Ф. Барятинской.}

^{1830-е гг. Акварель.}

^{Великосветский салон.}

^{Акварель неизвестного художника.}

^1830–1832.

^{Князь Александр Васильевич Трубецкой («наикраснейший»).}

^{1870-е гг.}

^{«Рубль Трубецкого» — поддельный рубль Константина.}

^{П. Ф. Соколов. Графиня С. А. Бобринская.}

^1827.

^{Графиня Э. К. Мусина-Пушкина.}

^{Софья Карамзина. Копия с оригинала П. Орлова. Масло.}

^{Неизвестный художник. Д. Н. Гончаров}

^1835.

^{Андрей Карамзин.}

^{Литография Л. Вагнера.}

^{А. П. Брюллов. Н. Н. Пушкина.}

^1831–1832.

^{Ф. А. Бруни. Пушкин в гробу.}

^{30 января 1837 г.}

^{Церковь Спаса Нерукотворного Образа на Конюшенной площади. Здесь отпевали А. С. Пушкина}

^{Князь А. И. Барятинский. 1830-е гг.}

^{Черновой автограф стихотворения «Смерть Поэта» с профилем Л. В. Дубельта.}

^1837.

^{Р. К. Шведе. Лермонтов на смертном одре.}

^{Масло. 1841.}

Глава пятая «НАДМЕННЫЕ ПОТОМКИ». КТО ОНИ?

Итак, попытаемся прикоснуться еще к одной вроде бы неожиданной загадке. Отчего вот уже почти полтора века не затихают литературоведческие споры вокруг хрестоматийного стихотворения «Смерть поэта»? О каких «вопиющих несоответствиях» заявляет Ираклий Андроников, когда пишет о лермонтовском шедевре?

Почему продолжают смущать ученых несогласованность начала и конца, эпиграфа и шестнадцати знаменитых строк прибавления?

Впрочем, не достаточно ли вопросов? Обратимся к известным текстам.

Эпиграф:

Отмщенья, государь, отмщенья!
Паду к ногам твоим:
Будь справедлив и накажи убийцу,
Чтоб казнь его в позднейшие века
Твой правый суд потомству возвестила,
Чтоб видели злодеи в ней пример.

Последние шестнадцать строк, прибавление:

А вы, надменные потомки
Известной подлостью прославленных отцов,
Пятою рабскою поправшие обломки
Игрою счастия обиженных родов!
Вы, жадною толпой стоящие у трона,
Свободы, Гения и Славы палачи!
Таитесь вы под сению закона,
Пред вами суд и правда — все молчи!..
Но есть и божий суд, наперсники разврата!
Есть грозный суд: он ждет;
Он недоступен звону злата,
И мысли и дела он знает наперед.
Тогда напрасно вы прибегнете к злословью —
Оно вам не поможет вновь,
И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь!

Итак, что при сравнении бросается в глаза?

Действительно, если в эпиграфе автор, обращаясь к монарху, требует от него проявить справедливость («Отмщенья, государь!.. Будь справедлив…»), то в прибавлении появляется совершенно неожиданное: правды и тем более справедливости ждать в этом мире неоткуда («Пред вами суд и правда — все молчи!..»).

Убийца-чужестранец, казнь которого могла бы послужить в назидание «злодеям», в заключительных строчках превращается в преступников совершенно иного толка, в палачей, исполнителей чьей-то злой воли. И «сень закона», «трон», государство служат этим людям надежным укрытием.