Вокруг королевства и вдоль империи

Я осознал, что дурная репутация Богнора — по-видимому, сплошная клевета. В Британии устная традиция путешествий — не что иное коллективный опыт впечатлений из вторых рук. Считается, что страна достаточно невелика и хорошо исследована, чтобы можно было полагаться на чужое мнение. Примерно так, понаслышке, знают и Диккенса: типичный англичанин имеет представление о самом писателе и его персонажах, не прочитав ни единой страницы романов. Таковы же познания и о британских городах. Потому-то у Брайтона репутация отличная, а в Маргейт стараются не соваться. «Дувр, — говорили мне, — о, белые скалы Дувра». Истборн прелестен, говорили мне, и Синк-Портс — тоже. Та же закономерность, что и в случае Диккенса: те же искажения, те же предрассудки. Кривое зеркало молвы превращает некоторые города в их полную противоположность.

«О Дандженессе я знаю меньше, чем хотелось бы», — сказал мне человек, не знавший об этом городе ровно ничего. Распрощавшись с ним, я еще долго хихикал.

Бродстейрз — место серьезное; но Богнор — просто анекдот какой-то, — говорили мне. «Как сказал перед смертью Эдуард Седьмой, — говорили мне (хотя вообще-то это сказал Георг Пятый), — «Ну его к Богу, этот Богнор!», вот и я так говорю». Богнору просто не повезло с названием. Любой английский топоним с буквосочетаниями «bog» или «bottom»[7] заранее обречен. («С конца 18 века в английской топонимике наблюдается прочная тенденция названий, отсылающих к телесному низу. В одном только Нортгемпшире Buttocks Booth был переименован в Boothville, Pisford получил имя Pitsford, а Shitlanger — Shutlangen»). «Камбер-Сендз» благодаря своему певучему, мелодичному имени, слывет идиллическим городком — слывет необоснованно. Слово «Богнор» отдает ватерклозетом и ассоциируется с неухоженностью — и вновь необоснованно. Всякий англичанин имеет категоричное мнение о том, какие приморские английские курорты очаровательны, а от каких лучше держаться подальше. Эти сведения передаются из уст в уста, точно народные суеверия. Англичанин редко выбирает маршрут для путешествия наобум. Отпуск он планирует скрупулезно и весьма нелицеприятно судит о местах, где даже нога его не ступала.

ГРУСТНЫЙ КАПИТАН

Я прошел вдоль Вест-Клифф и спустился на Променад по тропинке, описывающей зигзаг на склоне. Куда я держу путь, я и сам толком не знал; лишь бы в нужном направлении — на запад. На запад я шел уже несколько недель. Миновал пригород Борнмута Эйлам-Чайн, где Стивенсон написал «Доктора Джекила» (нет более литературного города, чем Борнмут: в его «chines» — узких речных долинах с обрывистыми склонами витают тени Генри Джеймса, Поля Верлена, Тэсс Дербифилд[8] и Мэри Шелли — и это я еще не всех перечислил), а затем, взглянув на запад и увидев на противоположном краю залива два стоячих утеса (их прозвали Старый Гарри и Жена Старого Гарри), решил отправиться пешком в Суонедж — если идти по побережью, до него миль четырнадцать.

На моей карте была отмечена паромная переправа у устья залива Пул, в некоем месте под названием Сэндбэнкс. Я сомневался, что паромы ходят все-таки пока несезон — и, чтобы не терять время, спросил о них первого встречного на Променаде.

— Насчет паромов я ничегошеньки не знаю, — ответил он.

Это был старик с серой, какой-то огнеупорной кожей, одетый в черное пальто. Звали его Десмонд Боулз. Я подумал, учитывая его возраст, что он глуховат. Но слух у него был великолепный.

— Что там делают эти ребята? — спросил он, указав на виндсерферов.

Я пояснил.

— Да они только падают с доски, больше ничего, — заметил он.

Наблюдение за виндсерферами — одна из приятнейших сторон приморского отдыха. Занятно смотреть, как они всеми силами пытаются сохранить равновесие, но обязательно сваливаются в холодную воду, долго пытаются опять забраться на доску, снова поскальзываются. Не спорт, а бесконечная напрасная борьба со стихией.

— Я только что пришел пешком из Поуксдауна…

3а семь миль!

— … а мне ведь восемьдесят шесть лет, — сказал Боулз.

— Во сколько вы вышли из Поуксдауна?

— Не знаю.

— А назад тоже пешком пойдете?

— Нет, — сказал Боулз. Он не стоял на месте — шествовал дальше. Ступал как-то нехотя, словно ноги не слушались. Ступни у него были громадные, ботинки старые, блестящие, громоздкие. Шляпу он держал в руке, скомкав. Взмахнув шляпой, он повернулся ко мне боком, одышливо пыхтя, уставившись на Променад. — Вы быстрее меня ходите, так идите, не позволяйте мне вас задерживать.

Но мне хотелось с ним поговорить: шутка ли, в восемьдесят шесть лет прийти пешком из Поуксдауна! Я спросил, зачем он это сделал.