Вокруг Москвы

Правда, двадцатью годами раньше монастырь посетил скандально известный маркиз де Кюстин. Его впечатления были несколько иными: "Несмотря на дурное настроение, я во всех деталях осмотрел знаменитую лавру. Она, в общем, не имеет внушительного вида, свойственного нашим древним готическим монастырям. Конечно, люди стекаются к обители не для того, чтобы любоваться архитектурными красотами. Но, с другой стороны, наличие последних не умаляет их святости и не лишает заслуг набожных пилигримов.

На плоской и незначительной возвышенности стоит город, окруженный мощными зубчатыми стенами. Это и есть монастырь. Подобно Москве, его позолоченные главы и шпили горят на солнце и издалека манят паломников. По гребню стен идет крытая галерея. Я обошел по ней вокруг всего монастыря, сделав около полумили. Всего в лавре девять церквей, небольших по размерам и теряющихся в общей массе построек, разбросанных без всякого плана. Все православные церкви похожи одна на другую. Живопись неизменно византийского стиля, то есть неестественная, безжизненная и поэтому однообразная".

Впрочем, этот путешественник прославился именно тем, что относился к Российскому государству скептически и предвзято.

Монастырь жил по уставу. Регламентировался даже прием пищи. "Чин братской трапезы" выглядел так: "1. По троекратном ударе в колокол, висящий у образа Божией Матери, Наместник… благословляет трапезу и чтеца, имеющего читать житие дневного Святого и Четьи-минеи.

2. Когда сядут все и воцарится тишина, чтец начинает читать житие. При чем, во время всей трапезы не допускается никаких разговоров, но все кушают молча, внимая читаемому и помня, что они находятся в храме Божием, где имеют возможность питать тело и душу.

3. На перемену кушанья Наместник ударяет в малый колокольчик, а перед последним кушаньем трапезарь ударяет в колокол, висящий у Божией Матери, – при чем все встают для выслушивания молитвенных слов, произносимых Наместником, который провозглашает: "Молитвами Святителя Стефана, Епископа Пермского и Преподобного отца нашего Сергия, Господи, Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас," – чтец отвечает: "Аминь". Затем опять все садятся и продолжают кушать. Так же и чтец продолжает читать житие Святого.

4. В конце трапезы ударяют три раза в колокол и все встают. Наместник читает молитву: "Благословен Бог милуяй и питаяй нас от юности нашея"… Затем поют: "Ублажем Тя преподобне отче Сергие".

Здесь же располагалась и Московская Духовная Академия, переведенная в Лавру в 1814 году. Цель перевода была очевидна – максимально удалить учащихся от "вредных развлечений" крупного и далеко не во всем пуританского города. И эта цель была достигнута, что называется, на сто процентов. Один из студентов, В. Я. Соколов, писал: "В провинциальной глуши посада, между тем, наша академия мало могла доставить студентам средств, чтобы "разнообразить и подцветить" скучную жизнь… В нашем захолустье не было не только театров, но даже и мало-мальски порядочных улиц… Мы бродили по нашим Вифанкам, Переяславкам и Кукуевкам по снегу, пыли или жидкой грязи, непременно по середине улицы, так как за отсутствием тротуаров хождение по незамощенным краям наших проспектов было часто очень рискованным. Предметом наших наблюдений были лишь посадские извозчики, крестьянские подводы базарных дней, да вереницы богомольцев и богомолок с котомками за плечами; а любоваться нам приходилось старыми, каменными торговыми рядами, мелкими лавочками желто-фаянсовой посуды и игрушек местного кустарного производства, да единственным в то время колониальным магазином, витрина которого украшалась жестянками консервов, колбасами, виноградом и яблоками".

Дух протеста проявлял себя разве что в трапезной: "Во время обеда и ужина очередной студент читал житие дневного святого. Чтения никто решительно не слушал, а иные из проказников приносили с собой смешные рукописные сказания о том, как один монах, исшед из обители, узрел диавола, едущего на свинье, или как Михаил Архангел был пострижен в монахи. Все хохотали, вот и назидание! Начальство, конечно, не знало этих проделок, да и знать не могло, потому что служители были все за нас и никогда на нас не доносили, а о студентах и говорить нечего".

А развлечения студентов были самые что ни на есть невинные. То же мемуарист вспоминал: "Пели песни, устраивали театр… ходили за монастырь смотреть на посадские хороводы. При нашем приближении непременно запевали:

Чернечик ты мой,

Горюн молодой".