Вокруг Парижа с Борисом Носиком. Том 1

Позднее в Кламаре, преимуществом которого считалась его близость к Парижу, жили иные из французских литературных знаменитостей. Так, в доме № 46 по улице, носящей имя активного певца стахановского движения Поля Вайяна Кутюрье, жил писатель Альфонс Доде, родной отец ультраправого литератора Леона Доде.

Впрочем, в большую литературу Кламару довелось войти лишь с прибытием русских беженцев из большевистской России. Вообще, учитывая незначительность числа русских эмигрантов во Франции (в сравнении с числом итальянских или польских, а позднее – алжирских или тунисских беженцев), надо признать, что в Кламаре (как и в Медоне или Ванве) присутствие русских было все же весьма ощутимо. Во-первых, заметным было появление в этом старинном католическом городке православной церкви. Ее построил в парке своего обширного кламарского имения граф Хребтович-Бутенев, и митрополит Евлогий назначил в нее священником только что прибывшего из Константинополя отца Александра Калашникова. Посвященная святому Константину и святой Елене церковь размещалась в доме № 4 по улице Анри, в графском имении, которое из-за обилия обитавших в нем беглых родственников графского зятя Григория Трубецкого окрестили в Кламаре «гнездом Трубецких».

Кламар конца двадцатых годов можно было бы назвать и «гнездом левого евразийства». Историки этого эмигрантского движения (идеи которого часто всплывают на поверхность и ныне) иногда пишут о «кламарской группе» и о «кламарском расколе». Первые книги с изложением идей об особом, не западном и не восточном пути России (о русском «третьем континенте»), о чуждости России европейскому укладу, а позднее также о постепенной либерализации большевизма и возвращении к православным ценностям написали известные ученые – Н.С. Трубецкой, Г.В. Флоровский, П.Н. Савицкий, П.П. Сувчинский. Позднее обнаружились различия и даже противоречия между пражской и парижской группами евразийцев. Парижская группа, как заявлял муж поэтессы Марины Цветаевой Сергей Эфрон, была более левой и радикальной и, по мнению того же Эфрона, могла сгодиться для пропаганды советских взглядов (Савицкий даже называл взгляды кламарских евразийцев «коммуноидальными»). Сам Эфрон пришел к принятию этих взглядов еще раньше, а в 1926 году примкнул (а может, и был прикомандирован) к евразийцам. В 1928 году в Кламаре, где жил левый евразиец музыковед П. Сувчинский, уже обосновалась редакция еженедельного журнала «Евразия». Направление журнала разрабатывали Трубецкой, Савицкий, молодой профессор князь Д. Святополк-Мирский и Сувчинский, но последний взял все в свои руки, и это привело к расколу движения. Спор возник уже из-за первого номера журнала, прежде всего из-за публикации «Приветствия Марины Цветаевой Маяковскому». Маяковский в то время часто навещал Париж при благосклонной помощи своих друзей и друзей Лили Брик из ГПУ. В своем «Приветствии» Цветаева решила подтвердить свое согласие с очередным пропагандистским выступлением Маяковского, заявив, «что сила – там», то есть у большевиков, в СССР. О какой силе идет речь, Цветаева не объясняет. О силе армии, ГПУ, партии, концлагерей или о силе «правды» (как утверждал Маяковский) и «силе духа»? Позднее к такому же выводу о «силе» (и к полной капитуляции перед сталинским режимом) пришли все вожди эмиграции, но в 1928 году заявление это содержало вызов. Маяковский был певцом воинствующего атеизма и террора, и это как-то мало вязалось тогда даже с идеократическими идеями евразийства. В евразийской партии произошел раскол («кламарский раскол»). Что до Цветаевой, то ей это «Приветствие» доставило немало неприятностей. Ее перестали печатать в лучшей эмигрантской газете. Сергей же Эфрон, как считают, стал платным агентом ГПУ – НКВД только в 1932 году. Впрочем, бесплатным агентом идеалист Эфрон мог быть и раньше. Даже самые благожелательные цветаеведы пишут об этом человеке, что «жажда действия опережала в нем осознание мотивов действия» (то есть если он и обладал умом, то «задним»). Так или иначе, «вербовщик» и «наводчик» (как назвала его собственная дочь) Эфрон успел завербовать в разведку и свою дочь, и довольно много будущих убийц и шпионов, ну а в Кламаре семья Цветаевой жила в довольно плотном просоветском окружении.