Вокруг Парижа с Борисом Носиком. Том 2

Что же касается всех упомянутых и не упомянутых мною здесь изысканных французских дам XVII века (и мадемуазель де Ланкло, и мадам де Ментенон, и мадам де Севинье), то французские историки высоко оценивают роль, которую эти дамы сыграли в просвещении французского общества, в его похвальной «феминизации», в развитии философии, литературы, искусств и ремесел. Написано обо всех этих дамах очень много, а что касается мадемуазель де Ланкло, то она, облагодетельствовав сына нотариуса, просто гарантировала себе особую полку в собрании этих жизнеописаний. Честно сказать, углубляясь в эти созданные Вольтером и прочими биографами жизнеописания, приходишь в конце концов к тому, что эта излюбленная гидами фраза о стройной фигуре мадемуазель, отраженной грустными прудами, слишком романтична и невразумительна, а книги о жизни и подвигах упомянутой мадемуазель де Ланкло кажутся не слишком надежными. Они полны бродячих сюжетов, легенд и расхожих анекдотов. В одном только биографы дружно согласны: мадемуазель была куртизанка. Однако, живо предупреждают они, мадемуазель не была проституткой (то есть никакой – ни сдельной, ни почасовой – оплаты, хотя вовсе-то уж без оплаты как обойтись девушке, как выжить?). Но главное в том, что мадемуазель подвизалась в очень высоких сферах (и вела свои дела весьма искусно). Существенно для историков то, что божественная Нинон состояла в связи с литераторами (хотя, впрочем, и с царедворцами тоже), что она была вольнодумной (то есть «передовой») женщиной, что она была безбожницей, не соблюдала постов и имела по поводу неизбежности разврата свою собственную философию (за это ее, похоже, и называют женщиной-философом). В общем, была она (не убоимся этого жуткого слова) одной из первых французских феминисток, а ныне слово это, так сказать, «овеяно». В общем, даже не была простой куртизанкой, потому что «делала это» (как выражалась набоковская Марфинька) не только из финансовых или карьерных соображений, но и «по любви» или, на худой конец, «по любовям». Русское слово «шлюха» по чисто лингвистическим причинам здешним авторам не приходит в голову, так что можно, не противореча традиции, говорить в данном случае о «куртизанке особого типа», много сделавшей для французского Просвещения. Понятное дело, что уже и гении эпохи Просвещения не прошли мимо ее открытий. Вольтер (тот самый сын нотариуса) приписывает Нинон де Ланкло знаменитую молитву: «О Боже, сотвори меня порядочным мужчиной, но ни за что не делай меня порядочной женщиной». Еще более почтительные современные французские авторы-феминисты настаивают на несомненной порядочности прославленной куртизанки. Другое дело, что «порядочность» и «честь» – понятия переменчивые и неуловимые. Уже в 1735 году один из почтенных биографов этой куртизанки, аббат Шатонёф, восхищался тем, как рано поняла Нинон, что «у женщины и мужчины не может быть одинаковой нравственности». И хотя в ту пору мракобесия она не могла еще себе ничего путного пришить на причинное место (в ту пору и отрезать-то толком ничего не умели), она все же боролась за женское равноправие и вела себя в любви как настоящий мужчина. Может, именно поэтому сегодня, когда права женщин стали могучим инструментом предвыборной борьбы, мифическую мадемуазель вспоминают во Франции даже чаще, чем она этого заслуживает. С другой стороны, левый французский исторический агитпроп (всегда недопустимо отстававший от московского) не успел наклепать у себя героинь хлопка, сахарной свеклы, метростроя, ткачества и стукачества (ни тебе Мамлакат, ни Марии Демченко, ни Лидии Тимашук), вот и приходится цепляться в отчаянье за предприимчивую куртизанку, проповедовавшую в постели безбожие и даже кормившую любовников салом во время Великого поста.

Только что вышла новым, дополненным изданием в солидном «Файяре» биография Нинон, созданная биографом-лауреатом Роже Дюшеном, который прямо указывает, что приведенную мной выше знаменитую молитву Нинон, записанную (или придуманную) самим Вольтером, могли бы повторить и Колетт, и Симона де Бовуар (а обе литературные дамы ведь были чемпионками сексуальной борьбы). Конечно, Роже Дюшен написал все же вполне солидную книгу, которая, в конечном счете, ставит романтическую уроженку Вексена на ее законное место, ибо при всем удовольствии, извлекаемом ею из небезызвестного процесса, речь шла о ремесле и промысле (жить-то надо, на одну одежу изведешь кучу денег).