Вокруг «Серебряного века»

Гораздо более подробно, — правда, лишь со слов М. Волошина, — изложил историю женитьбы Мерсеро Илья Эренбург, вспоминая пребывание в Париже, начавшееся в конце 1908 года и затянувшееся довольно надолго: «Мерсеро говорил, что Москва ему понравилась, но не любил вспоминать, что особенно понравилась ему одна москвичка, жена чиновника. <…> Мерсеро недаром был поэтом, он предложил романтический план: „Ты убежишь со мной в Париж“. Москвичка напомнила влюбленному фантазеру, что из России нельзя выехать без заграничного паспорта. У возлюбленной была сестра, очень невзрачная, на которую Мерсеро не обращал внимания, но в трудную минуту она оказалась залогом счастья: „Женись на моей сестре, она получит заграничный паспорт и объявит, что уезжает с тобой в Париж. Я приду вас провожать, в последнюю минуту я войду в вагон, а сестра останется на перроне. Паспорт, конечно, будет у меня“. Мерсеро план понравился; состоялась пышная свадьба. Возлюбленная, как было условлено, пришла на вокзал, но, когда раздался третий звонок, она не двинулась с места и только помахала платочком: в купе сидела законная супруга. Мерсеро привез в „Аббатство“ навязанную ему жену, которая, увидев своеобразный фаланстер, пришла в ужас: могла ли она подумать, что французские поэты живут хуже, чем московские приказчики! Начались пререкания, упреки, сцены; поэтам „Аббатства“ больше было не до стихов. Они попросили Волошина объясниться с мадам Мерсеро, которая так и не научилась говорить по-французски. В итоге жена поэта поняла, что лучшей жизни ей не дождаться, и уехала в Москву» [612].

Что здесь правда, а что относится к сфере легендарного — для нас сейчас не так важно. Существенно, что вокруг пребывания Мерсеро в Москве был создан некоторый миф, распространившийся достаточно широко, — но на его создание он и сам отвечал порождением мифа иного, долженствовавшего, видимо, дать своеобразный отчет о проведенном в Москве времени. Но так получилось, что рассказ попал прежде всего в Москву, к тем самым людям, которые более всего были заинтересованы его содержанием. Отметим, что журнал «Bandeaux d’or», где рассказ был напечатан, был введен в поле зрения Брюсова все тем же Гилем. В 1907 году он писал: «Je vous parlerai d’un autre groupement qui publia cette ann'ee dans le nord, Lille et Arras, une petite revue d’anthologie qui vient se publier `a Paris „Les Bandeaux d’or“ o`u une vitalit'e originale s’affirme. L’int'eressant, de plus, est que ces jeunes gens, sans contact, arrivent aux m^emes conclusions `a peu-pr`es, — dans leur jugement de la g'en'eration pr'ec'edente et sur les hommes qui leur semblent ^etre en puissance de l’avenir et d’o`u ils partent plus ou moins» («Я скажу вам о другом объединении, которое в этом году на севере, в Лилле и Аррасе, издало маленький антологический журнал „Les Bandeaux d’or“, который скоро будет издаваться в Париже, где утверждается первоначальная жизнеспособность. И самое интересное, что эти молодые люди безо всякого контакта приходят приблизительно к тем же суждениям о предшествующем поколении и о людях, которые, как им кажется, имеют большое будущее, и от этих суждений они в той или иной степени отправляются» [613]).

20 ноября (3 декабря по новому стилю) 1908 года Брюсов, журнал выписывавший, написал Нине Петровской, тогда находившейся в Лейпциге: «Вчера еще выслал Тебе № „Bandeaux d’Or“ — там в конце рассказ Мерсеро, т. е. Вальдора, где он описывает свою жизнь в Москве. Изображены все наши добрые знакомые и Ты сама под именем Нины Петровной. Впрочем, он смешал, Тебя с… Любовью Столицей» [614], на что та отвечала с немыслимой по нынешним временам скоростью — уже 6 декабря, т. е. 23 ноября по старому стилю: «Благодарю за „Bandeaux d’or“, но я Вальдором недовольна. Под моим именем описывать поведение Л. Столицы!.. А рассказ сам по себе очень плох даже как карикатура. Грубо и тяжело не по-французски. И как он ничего не понял в России!» [615]

Конечно, слова нет, рассказ Мерсеро далеко не является литературным шедевром, но в то же время он, как кажется, представляет вполне существенный интерес для изучения взаимоотношений между русской и французской поэзией в начале XX века, и прежде всего того извода первой, который был связан с символизмом.