Вокруг Света 1993 №03

На «Ильмене» — все наоборот. Самое интересное: никого из новгородцев на борту нашей лодьи не было, никто из них не приехал в Архангельск для продолжения путешествия, и потому экипаж набирался с бору по сосенке. В сущности, мы и были настоящие ушкуйники, если следовать исторической логике Владимира Даля. Нет, мы, конечно, вели себя вполне пристойно и песен смурных не орали, как наши предки, но матюки летели с «Ильменя» как поленья. Все у нас было как в крыловской басне «Лебедь, рак и щука»; все мы делали слишком ретиво, чохом, все через пень-колоду, отчего первыми садились на мель и ломали такелаж. «Махновцами» называл нас руководитель похода Иван Никандрович Просвирник.

Уроженец нижней Печоры, а ныне житель города Мариуполя, кавторанг в отставке, Просвирник придумал и организовал ушкуйничъю экспедицию. Он носился с идеей путешествия по крайней мере лет пять и так много говорил о ней, что во мне затаилось тайное сомнение, что оно не состоится. Но нет, Никандрыч довел дело до конца, нашел спонсоров, наскреб по разным ведомственным сусекам снаряжение и продовольствие, собрал опытных походников из разных городов — так что всеми удобствами и неудобствами мы обязаны целиком ему. Он сидел в лодье, как в собственной «Волге» (которой у него нет), и командовал нами на правах феодала. Один сюда, другой — гуда, третьему оставаться на месте.

Тропа-человек

— Скажи-ка, дружочек, как нам попасть в Грецию?

Шел охотник по берегу, собирал хворост для костра, устал, видимо, после долгих блужданий по мхам и болотинам. И вдруг голос человеческий; вздрогнул охотник, обернулся и буквально окаменел. Зверюгу лесную увидеть еще куда ни шло, а тут две лодьи с вздернутыми носами, при полном параде старинных аксессуаров! И десяток заросших щетиной мужиков в белых рубахах с надписью на спине «Ушкуйник», один из которых (это Миша, конечно) протягивал ему трос, чтобы зачалить судно в удобную бухту.

Миша был одесситом до мозга костей, а все одесситы, как водится, ведут свою родословную из Греции. Но, с другой стороны, если порассуждать: а почему б ей не быть, Греции? И почему древние люди Эллады не могли оказаться здесь, среди чудских племен полунощной страны Югры?.. Вот что говорится в «Двинском летописце»: «В лето 1492 отпустил великий князь Мануила Илариева, сына грека, да с ним своих детей боярских серебра делати и меди на Цильме, а деловцев с ними руду копати с Устюга — 60, с Двины — 100 и Пинеги — 80 человек... И с того времени начали чеканить монету из своего серебра».

Прожитые века оставили немало следов с остатками старинных шахт, кирпичных фундаментов, шлаков медной и серебряной руд, которые добывали здесь, по всей видимости, предприимчивые греки и фрязины (итальянцы). Ученые подсчитали, что в районе одной лишь Цильмы, притока Печоры, было добыто не менее 25 тысяч тонн чистой меди. Но есть и более ранние находки, которые свидетельствуют, что рудный промысел здесь процветал задолго до прихода новгородцев и тем более греков.

Парадоксальную мысль высказал доктор геолого-минералогических наук А.А.Малахов. Не так давно он посетил Афинский музей и был поражен множеством медных изделий и скульптур. «Откуда в Средиземноморье столько ученый.— Ведь меди?— задумался больших месторождений этого металла здесь никогда не было. Кстати, и Колосс Родосский, одно из семи чудес света, тоже был изваян из чистой меди!»

Кто знает, может быть, это была руда, привезенная с берегов Цильмы? Тем более, как доказывают летописи, в древние времена, кроме знаменитого пути «из варяг в греки», существовала еще одна дорога — «из югры в греки». И Малахов делает сенсационный вывод: вполне вероятно, что жители Югры — финско-чудские племена вели торг с Балканским полуостровом. «Возможность такого маршрута,— пишет он, — стала реальной после того, как я увидел в глазах некоторых греческих статуй агаты, сходные с теми, которые я собирал на песчаных пляжах Цильмы».

... Охотнику можно было дать на вид и шестьдесят, и все восемьдесят. Говорил он складно, картинно, образы его были точны, как ружейный выстрел. Лицо, изборожденное боевыми отметинами, жесткий с проседью колтун, обильная борода, желтовато-въедливые глаза — все говорило о том, что человек многое повидал на своем веку, знает толк в разговоре и умеет направить в нужное для него русло... На Мишин вопрос, не страшат ли его муки одиночества, не боится ли заблудиться в тайге, охотник рассмеялся:

— Не боюсь ни тропы западающей, ни волка рыскучего, ни медведя ревучего, а боюсь токо человека бродячего. От него вся пакость!

Мы с улыбкой переглянулись: уж не в нас ли метит старик?

— Да вы что, робяты,— замахал он руками.— Я вас знаю. Давече по телику вас передавали.— И, соскучившись по общению, он завелся на долгий разговор.