Вокруг света на 'Коршуне'

- И я не слыхивал таких примеров! - промолвил в свою очередь и старший штурман.

- А Корнев тем и замечателен, что поступает не так, как поступают люди рутины и укоренившихся предрассудков, и за то я особенно его уважаю! горячо проговорил Василий Федорович. - Он не боится того, как посмотрят на его представление в Петербурге, и, поверьте, господа, настоит на своем. Он не похож на тех, кто в каждом несчастье, столь возможном на море, видит прежде всего вину... Он, как истинный моряк, сам много плававший, понимает и ценит отвагу, решительность и мужество и знает, что эти качества необходимы моряку. В нашем ремесле, господа, нужны, конечно, бдительность и осторожность, но только осторожность, не имеющая ничего общего с трусостью, которая всюду видит опасность. Есть еще и другая трусость и часто у моряков, отважных по натуре, это - трусость перед начальством, страх ответственности в случае какого-нибудь несчастья. Такие моряки могут и счастливо плавать, но они все-таки не моряки в истинном значении этого слова, и боевой адмирал на них не может рассчитывать. Они похожи на того адмирала давно прошедшего времени, который, услышав выстрелы в море, не пошел на них на помощь товарищу-адмиралу, так как не получил на то приказания раньше... а он был слепой исполнитель приказаний начальства и боялся ответственности.

- Что же, этого адмирала отдали под суд, Василий Федорович? воскликнул Ашанин, слушавший - весь внимание - речь своего любимца-капитана.

- Отдали...

- И обвинили?

- Нет, оправдали. Он ведь был формально прав. Но зато нравственно моряки его осудили, и он должен был сам выйти в отставку.

Удовлетворив любопытство Ашанина, Василий Федорович продолжал, обращаясь главным образом к молодым офицерам:

- Вот все это и умеет отличать адмирал, так как он не рутинер и не формалист и любит до страсти морское дело. И в данном случае, представляя к награде капитана, хотя и попавшего в беду и едва не потерявшего вверенного ему судна, но показавшего себя в критические минуты на высоте положения, адмирал дает полезный урок флоту, указывая морякам, в чем истинный дух морского дела, и поддерживая этот дух нравственным одобрением таких хороших моряков, как командир клипера... А командиру не награда нужна, а именно уверенность, что он поступил так, как следовало поступить хорошему моряку... И поверьте, господа, что и впредь он будет таким же хорошим моряком. А отнесись к нему адмирал иначе, флот, пожалуй, лишился бы дельного и образованного капитана...

После минуты общего молчания, в котором чувствовалось сильное впечатление, произведенное на большую часть офицеров этой речью, капитан неожиданно прибавил:

- А ведь и я должен бы подвергнуться строжайшему выговору, господа... И, может быть, не только выговору, а и более серьезному наказанию, если бы начальником эскадры был не Корнев, а какой-нибудь педант и формалист. Не правда ли, Степан Ильич?

- Очень просто. Могли бы и под суд отдать-с. И меня бы с вами на цугундер, Василий Федорович! - промолвил старший штурман.

- А Корнев вместо того благодарил вас! - вставил старший офицер.

- Еще бы! Адмирал сам в том же повинен, в чем и Василий Федорович. Его тоже надо было бы отдать под суд! Он тоже дул полным ходом, спеша в Дуэ! засмеялся Степан Ильич.

- За что же это вас следовало отдавать под суд, Василий Федорович? - с удивлением спрашивал доктор, решительно не понимавший, в чем мог провиниться командир "Коршуна".

И многие, в том числе Ашанин, в недоумении смотрели на капитана, не догадываясь, за что можно было бы обвинить такого хорошего моряка.

- А разве вы забыли, доктор, как мы шли на Сахалин? - спросил капитан.

- Не шли, а, можно сказать, жарили, Василий Федорович! - вставил старший штурман, заметно оживившийся к концу обеда.

- Ну, так что же?

- А помните, какой был туман тогда?

- Ужасный! - согласился доктор.

- В двух шагах ничего не было видно... Молоко какое-то! - заметил лейтенант Невзоров. - Жутко было стоять на вахте! - прибавил он.

- И мне было, признаться, жутко! - виновато признался Володя.

- А мне, вы думаете, было весело? - улыбнулся капитан. - Могу вас уверить, господа, что не менее жутко, а, скорее, более, чем каждому из вас... Так вот, доктор, в такую-то погоду мы, как образно выражается почтенный Степан Ильич, жарили самым полным ходом, какой только мог дать влюбленный в свою машину Игнатий Николаевич... А он, вы знаете, постоит за честь своей машины.

- Подшипники даже сильно нагревались тогда... Я пустил машину вовсю!.. Вы приказали! - конфузливо проговорил старший механик.

- Так долго ли было до греха, доктор? - продолжал капитан. - И у нас по борту прошло судно... Помните, Степан Ильич? Если бы мы не услышали вовремя колокола... какая-нибудь минута разницы, не успей мы крикнуть рулевым положить руль на борт, было бы столкновение... Правила предписывают в таком тумане идти самым тихим ходом... А я между тем шел самым полным... Как видите, полный состав преступления с известной точки зрения.

- Но мы спешили на помощь "Забияке"! - горячо заметил доктор.