Вокруг света на 'Коршуне'

- И чтобы вы не смели ударить матроса... Ни боже ни!

- Как вам угодно, ваше благородие, но только осмелюсь вам доложить, что это никак невозможно! - пробурчал Федотов.

- Никакого, значит, почтения к боцману не будет, - доложил почтительно Никифоров.

- Ежели примерно, ваше благородие, не вдарь я матроса в зубы, какой же я буду боцман! - угрюмо заметил Федотов.

- И ежели за дело и драться с рассудком, ваше благородие, то, позвольте доложить, что матрос вовсе и не обижается... Напротив, даже... чувствует, что проучен по справедливости! - объяснял Никифоров.

Старший офицер, человек далеко не злой, но очень вспыльчивый, который и сам, случалось, в минуты служебного гнева давал волю рукам, слушал эти объяснения двух старых, отлично знающих свое дело боцманов, подавляя невольную сочувственную улыбку и отлично понимая затруднительность их положения.

В самом деле, приказание это шло вразрез с установившимися и освященными обычаем понятиями о "боцманском праве" и о педагогических приемах матросского обучения. Без этого права, казалось, - и не одним только боцманам в те времена казалось, - немыслим был хороший боцман, наводящий страх на матросов.

Но какого бы мнения ни был Андрей Николаевич о капитанском приказании, а оно было для него свято, и необходимо было его исполнить.

И, напуская на себя самый строгий начальнический вид, словно бы желая этим видом прекратить всякие дальнейшие рассуждения, он строго прикрикнул:

- Не драться, и никаких разговоров!

- Есть, ваше благородие! - ответили оба боцмана значительно упавшими, точно сдавленными голосами.

- И если я услышу жалобы, что вы деретесь, с вас будет строго взыскано... Зарубите себе на память...

Оба боцмана слушали эти диковинные речи безмолвные, изумленные и подавленные.

- Особенно ты, Федотов, смотри... не зверствуй... У тебя есть эта привычка непременно искровянить матроса... Я тебя не первый день знаю... Ишь ведь у тебя, у дьявола, ручища! - прибавил старший офицер, бросая взгляд на действительно огромную, жилистую, всю в смоле, руку боцмана, теребившую штанину.

Федотов невольно опустил глаза и, вероятно сам несколько смущенный видом своей руки, стыдливо спрятал ее назад.

- И, кроме того, - уже менее строгим тоном продолжал старший офицер, не очень-то распускайте свои языки. Вы оба так ругаетесь, что только ахнешь... Откуда только у вас эта гадость берется?.. Смотри... остерегайтесь. Капитан этого не любит... Ну, ступайте и передайте всем унтер-офицерам то, что я сказал! - заключил Андрей Николаевич, хорошо сознавая тщету последнего своего приказания.

Окончательно ошалевшие, оба боцмана юркнули из каюты с красными лицами и удивленно выкаченными глазами. Они торопливо прошли кают-компанию, осторожно и на цыпочках ступая по клеенке, и вновь получили дар слова только тогда, когда прибежали на бак.

Но дар слова явился не сразу.

Сперва они подошли к кадке с водой* и, вынув из штанов свои трубчонки и набив их махоркой, молча и неистово сделали несколько затяжек, и уж после того Никифоров, подмигнув глазом, произнес:

______________

* Кадка с водой стоит для курильщиков нижних чинов. Курить можно только у кадки.

- Какова, Пров Захарыч, загвоздка, а?

- Д-д-да, братец ты мой, чудеса, - вымолвил Пров Захарович.

- Ты вот и пойми, в каких это смыслах!

- То-то... невдомек. И где это на военном судне видно, чтобы боцман и... тьфу!..

Федотов только сплюнул и выругался довольно затейливо, однако в дальнейшие объяснения не пустился ввиду присутствия матросов.

- И опять же, не моги сказать слова... Какая такая это новая мода, Захарыч?..

- Как он сам-то удержится... Небось, и он любит загнуть...

- Не хуже нашего...

- То-то и есть.

Дальнейшие совещания по поводу отданных старшим офицером приказаний происходили в тесном кружке, собравшемся в сторонке. Здесь были все представители так называемой баковой аристократии: оба боцмана, унтер-офицеры, баталер*, подшкипер**, артиллерийский вахтер***, фельдшер и писарь. Линьки, само собой разумеется, надо было бросить. Что же касается до того, чтобы не тронуть матроса, то, несмотря на одобрение этого распоряжения в принципе многими, особенно фельдшером и писарем, большинство нашло, что безусловно исполнить такое приказание решительно невозможно и что как-никак, а учить иной раз матроса надо, но, конечно, с опаской, не на глазах у начальства, а в тайности, причем, по выражению боцмана Никифорова, бить следовало не зря, а с "рассудком", чтобы не "оказывало" знаков и не вышло каких-нибудь кляуз.

Вопрос о том, чтобы не ругаться, даже и не обсуждался. Он просто встречен был дружным общим смехом.

Все эти решения постановлено было держать в секрете от матросов; но в тот же день по всему корвету уже распространилось известие о том, что боцманам и унтер-офицерам не велено драться, и эта новость была встречена общим сочувствием. Особенно радовались молодые матросы, которым больше других могло попадать от унтер-офицеров. Старые, послужившие, и сами могли постоять за себя.

______________

* Заведующий провизией и раздачей водки.