И Володя, проверяя все то, что читал об Америке и американцах, наблюдал их нравы, гуляя долгие часы по улицам и слушая уличных ораторов, выхваливающих новые бритвы и мозольные пластыри или призывающих сограждан в лоно такой-то секты, посещал митинги, бывал в камерах судей. Все его поражало. Многое нравилось, но многое было несимпатичным - именно то всеобщее стремление к богатству во что бы то ни стало, которое, казалось, придавало всей жизни слишком низменный характер и оставляло слишком мало времени для духовных потребностей. Но люди как "характеры" приводили его в тот восторг, который потом словно бы оживал при чтении прелестных рассказов Брет Гарта.
В первый же день, как Володя съехал на берег и после прогулки по городу зашел в так называемый "устричный салон", то есть маленький ресторан, где специально ели устрицы и пили пиво, разносимое молодой чешкой, - почти вся прислуга и в отелях и частных домах была в то время из представителей славянского племени (чехов) и чернокожих - и среди ряда стульев у столиков сел вместе с доктором за один столик, Володя просто-таки ошалел в первое мгновение, когда, опершись на спинку своего стула, увидал по бокам своей головы две широкие грязные подошвы сапог. Он обернулся, но какой-то приличный с вида господин, вытянувший ноги на спинку Володиного стула, не моргнул глазом, и Ашанин предпочел более не облокачиваться.
- Не ваша одна голова в рамке, - улыбнулся доктор. - Смотрите.
И действительно, несколько джентльменов бесцеремонно протянули ноги на чужие стулья. Потом к этим обычаям Ашанин привык, но в первый раз ему очень хотелось обидеться.
Но - боже! - как обидно было ему в тот же вечер в театре. Пела какая-то молодая красивая певица, и пела отлично, так что Ашанин был в восторге и мысленно был далек от этой залы, где в задних рядах тоже бесцеремонно поднимались ноги на спинки чужих кресел, - как вдруг по окончании акта, когда певица, вызванная бурными рукоплесканиями, вышла на сцену, вместо букетов на сцену полетели монеты - и большие (в пять долларов), и доллары, и маленькие золотые... Американцы как-то ловко бросали их с ногтя большого пальца на далекое расстояние, и певица раскланивалась и собирала...
- Доктор! Да что же это? - воскликнул до глубины души возмущенный Ашанин.
- Америка! - смеясь ответил доктор.
- Да разве так можно оскорблять певицу?
- Как видите, она не только не оскорбляется, но очень рада... Такие нравы!
- Отвратительные нравы!
Вечер был испорчен, и та же самая певица - казалось теперь Володе пела уж не так и не уносила его своим пением в мир неопределенных грез и мечтаний.
И многое, очень многое оскорбляло подчас Володю.
Но зато каким ангелом показалась ему две недели спустя мисс Клэр, с которой он встретился на балу и, представленный ей русским консулом, танцевал с нею все вальсы согласно обычаю американцев танцевать с одной и той же дамой все танцы, на которые она приглашена: с одной все кадрили, с другой все польки и т.д. Он решительно обомлел, пораженный ее красотой, и долгое время не находил слов в ответ на бойкие вопросы молодой американки, а после бала сочинял на корвете стихи, на другой день поехал с визитом к родителям мисс Клэр и затем зачастил, зачастил...
Его в доме обласкали, как родного, сама мисс Клэр что-то очень подробно стала расспрашивать о России, о том, как там живут, о родных Володи.
И родители мисс Клэр испугались, что она может уехать в Россию... И Ашанин что-то часто говорил, что он скоро будет мичманом, и уж собирался сделать предложение, как, вовремя предупрежденный, хороший знакомый этой семьи, русский консул в свою очередь предупредил капитана, как бы молодой человек не свершил серьезной глупости.
И вот однажды, когда Володя, отстояв вахту, собирался было ехать на берег, его потребовали к капитану.
- Садитесь, Ашанин, - по обыкновению приветливо проговорил капитан. Извините, что я вас потревожил... Вы, кажется, собирались на берег?
- Да, Василий Федорович...
- И... простите за нескромность... вероятно, к Макдональдам?
- Да, Василий Федорович, - отвечал Ашанин, краснея до корней волос.
- Вот по этому-то поводу я и хотел с вами поговорить - не как капитан, конечно, а как искренний ваш друг, желающий вам добра... Надеюсь, вы позволите коснуться щекотливой темы и дать вам маленький совет?
Еще бы не позволить ему, Василию Федоровичу! И Ашанин порывисто ответил:
- Я с благодарностью постараюсь исполнить всякий ваш совет, Василий Федорович.
- Ну, спасибо за доверенность... Так я вот какой вам дам дружеский совет; не бывайте слишком часто у Макдональдов.
Володя зарделся, как маков цвет. Он никак не ожидал, что его "тайна" известна кому-нибудь - недаром же он тщательно скрывал от всех свои частые посещения.
А капитан между тем продолжал, отводя взгляд от смущенного лица Ашанина: