- А то как же?.. Подчас и вовсе жутко бывает, ваше благородие. Только я об этом никому не обсказываю... Зачем, мол, других смущать. Всякий про себя, значит, тоскуй. Небось и вам в охотку родительницу видать, да сестрицу с братцем, да дяденьку.
- Еще как в охотку-то, Ворсунька...
- То-то оно и есть... А у меня, Владимир Николаевич, в деревне, сами знаете, жена оставлена и батюшка с матушкой...
Неделю спустя адмиральский корвет и "Коршун" на рассвете вбежали под штормовыми парусами и со спущенными стеньгами на рейд китайского порта Амое, скрываясь от жестокого тайфуна, который трепал оба корвета двое суток и все свирепел, так что адмирал дал сигнал: "спуститься в Амое". В это утро на рейд пришли еще три военных судна: два английских и одно американское, и у всех были повреждения. Американец был без грот-мачты, а на двух английских корветах были прошибленные борты и сломанные бушприты. Видно было, что тайфун потрепал их основательно и в море достиг своего апогея. И на рейде чувствовалась его сила. "Коршун" сильно раскачивало и подергивало на цепях двух брошенных якорей. Временами, в моменты сильных порывов, цепи натягивались в струны. Стеньги так и не поднимались, и на всякий случай поддерживались пары. Волнение было на рейде такое сильное, что нельзя было посылать шлюпок. Ветер так и завывал в снастях. Было сыро и холодно.
Но бухта была закрытая, большая и глубокая, и отстаиваться в ней было безопасно. По крайней мере, Степан Ильич был в отличном расположении духа и, играя с доктором в кают-компании в шахматы, мурлыкал себе под нос какой-то мотив. Старший офицер, правда, часто выходил наверх смотреть, как канаты, но скоро возвращался вниз успокоенный: цепи держали "Коршун" хорошо на якорях. Не тревожился и капитан, хотя тоже частенько показывался на мостике.
К вечеру стало стихать. Мистер Кенеди давал один из своих последних концертов. Ему надоело плавать, и он собирался скоро покинуть корвет, чтобы попасть в Америку и там поискать счастья. Все сидели в кают-компании и слушали талантливую игру Кенеди, испытывая приятное чувство тепла и уюта после двухдневной трепки в Китайском море... Скоро подали вечерний чай, и в кают-компании было шумно и весело. Все предвкушали удовольствие хорошо выспаться, не рискуя стукаться о переборку, как вдруг в кают-компанию вбежал рассыльный и прокричал:
- Свистали всех наверх с якоря сниматься!
- Вот тебе и спокойная ночная вахта! - проговорил Лопатин.
- И хоть бы ночь простояли на якоре! А то загорелось! - воскликнул Невзоров.
- У Корнева всегда все горит! - заметил Степан Ильич. - Видно, был сигнал?..
- Конечно, сигнал: сниматься с якоря! - крикнул лейтенант Поленов, уже сдавший вахту старшему офицеру и сбежавший вниз, чтобы надеть теплое пальто.
Кают-компания опустела. Только доктор, отец Спиридоний и мистер Кенеди оставались внизу.
Через полчаса "Коршун" с поднятыми уже стеньгами шел в кильватер адмирала, выходя из Амое. В море было очень свежо, и волнение было изрядное. Тотчас же по выходе в море на адмиральском корвете были подняты последовательно ночные сигналы: "поставить паруса" и "следовать за адмиралом".
- А куда следовать, - это, разумеется, секрет адмирала! - кинул Лопатин, смеясь и ежась от холода, стоявшему у сигнальных книг младшему штурману.
Паруса были быстро поставлены, пары прекращены, винт поднят, и "Коршун", изрядно раскачиваясь на сильном попутном волнении, имея, как и у адмирала, марсели в два рифа, фок, грот, бизань и кливера, бежал в галфинд[116]
за адмиральским корветом, который в виде темного силуэта с огоньком на мачте виднелся вблизи в полумраке вечера. Луна по временам показывалась из-за облаков.Просвистали подвахтенных вниз. Офицеры торопливо спустились в кают-компанию доканчивать чай.
Разговоры, конечно, поднялись по поводу внезапного ухода из Амое, и большая часть офицеров, рассчитывавшая на спокойные ночные якорные вахты, была недовольна и не отказала себе в удовольствии побранить адмирала.
- Вот уж, подлинно, беспокойный адмирал! Вместо того чтобы после двухдневной трепки постоять ночь на якоре, он опять в море! - говорил лейтенант Невзоров, которому предстояло с восьми часов вечера вступить на вахту.
- Да еще следуй за ним... Не спускай с него глаз. Вахта будет не из приятных, Александр Иванович, - подлил масла Первушин.
- Да и ваша вахта, с полуночи до четырех, тоже не из веселых.
- А моя, господа, отличная... На рассвете, с четырех до восьми. Мне пофартило! - засмеялся Лопатин. - А Владимиру Николаевичу еще того лучше: ночь может спать и только с восьми часов сторожить адмирала.
Ашанин между тем подсел к Степану Ильичу и спрашивал:
- А если мы ночью разлучимся с адмиралом? Куда мы тогда должны идти, Степан Ильич?