Клаудио спокойно зашел в воду, слегка поморщившись от холода, но без особого шума. «Холоднее всего ногам, – сказал он, поплескав водой на грудь. – Наверное, потому что в ботинках им жарче всего». Чарли, наконец, тоже набрался храбрости. Осторожно ступая по камням, он вдруг спрыгнул в воду и тут же выскочил, вопя от холода.
«Это так освобождает! – кричал я, пока бежал голышом по берегу к мотоциклу. – Три голых мужика на лоне природы. Нам бы еще барабаны и луки со стрелами».
Лучшим в этом внезапном купании было то, что мы избавились от одержимости графиком. Всего неделю назад нам бы даже в голову не пришло тут остановиться – перевешивало стремление все время ехать вперед, несмотря ни на что и не отвлекаясь. Мы, наконец, поняли: если постоянно думать только о милях, ничего не получится увидеть на пути. Мы на три с половиной дня отставали от графика, но это больше не имело значения.
Дни сливались один с другим. Интересного было много, но мы уже не так увлеченно смотрели по сторонам. Я стал меньше фотографировать, меньше говорить об увиденном и сделанном за день – я больше не чувствовал себя туристом или путешественником. Путешествие стало образом жизни.
В конце дня мы поняли, что извилистые дороги, ведущие к монгольской границе, которая закрывалась в семь, не позволят нам успеть вовремя, и решили разбить лагерь еще у одной реки. Мы связались с остальными по спутниковой связи и в первый раз за всю поездку договорились ночевать все вместе. Дэвид, еще ни разу не изведавший радостей ночевки под тентом, любил говорить: «Ценители домашнего уюта не спят в палатках». Но вот он приехал, и выяснилось: у него есть абсолютно все для того, чтобы сделать ночь под открытым небом максимально комфортной. Похоже, любители домашнего уюта в палатках все-таки спят. Там были два больших складных стула для Расса и Дэвида, продюсеров, и по одному поменьше для всех остальных, очень стильный металлический столик с рифленым верхом и две двухконфорочные газовые плитки. Это все сильно отличалось от «кемпинга по минимуму», к которому мы привыкли.
Пока другие собирали хворост для костра и готовили ужин из тунца и кукурузных макарон, я впервые за всю поездку достал удочку. Забрасывал ее несколько раз, но так ничего и не поймал. Потом мы все вместе ужинали, сидя вокруг большого костра, смотрели на огонь, рассказывали страшилки про привидения и болтали до самого утра. Еще мы по очереди пели: сначала Василий спел народную сибирскую песню, потом Джим спел что-то на чешском, и потом я исполнил шотландский гимн «Цветок Шотландии». Это была отличная ночь – именно так я и представлял себе общение с командой: встречаемся каждые пять-шесть дней для обмена впечатлениями и историями, приключившимися за время пути, а остальное время проводим отдельно. Все получилось прекрасно. Мы многое пережили вместе, так что Дэйв, Расс, Джим, Василий и Сергей стали для нас родными, почти как лучшие друзья.
Весь следующий день мы поднимались выше в горы по дорогам, окруженным снежными пиками. С вершины была видна наша дорога: она расстилалась впереди – прямая как стрела, узкая лента асфальта, разрезающая широкую равнину, бегущая вниз по склону, через долину и вверх по другому холму, и не было у нее, насколько хватало глаз, ни единого изгиба. А дальше простиралась Монголия. Ехать было легко и приятно, но после долгого ночного бдения у костра на прямой и ровной дороге ужасно клонило в сон. Когда мы добрались до границы, у меня закрывались глаза, поэтому я свернулся клубком на бетонном полу и оставил Чарли и Клаудио разбираться с пограничниками.