Вокруг света с киллерами за спиной

— Разве не видите сами? Паломник из далекой провинции в монастыре скончался, — с немецкой расстановкой и основательностью сказал Адольф Миллер. — Сердце не выдержало или переел чего сгоряча. Близкие родственники попросили помочь монаха из ордена Фа-Сы, тот прочитал заклинания, воскурил траву «сянь», побрызгал мертвого святой водой, и вот он встал и пошел к родному дому. По горным тропам его не донести, узкие очень, вот и придумали, чтобы мертвый домой сам добирался…

— А потом? — с замиранием сердца спросил Илья Константинович, не отрывая взгляда от неподвижного и темного лица покойника. Казалось, что мертвый понимает свое состояние и оттого старается идти ровнее. Видимо, от усердия это у него получалось плохо. Провожатым то и дело приходилось поддерживать покойника под руки, а иногда даже направлять его легкими пинками.

— Придет домой, там его и проводят в последний путь, — хмуро сказал Миллер и шаркающей походкой, отчасти напоминающей походку мертвеца, пошел прочь. Видно было, что Адольф хотел еще что-то добавить, да передумал.

Процессия меж тем поравнялась с Русским. Илья Константинович еще раз посмотрел в лицо мертвого и неожиданно подумал: «А ведь удобно! Хорошее дело, между прочим. Положим, пристрелят меня все-таки киллеры. А я вслед за монахом во Владик вернусь. По горным тропам. И сразу к Крабу: „Стук-стук-стук! Здравствуй, милый Шурик, принимай заказанного тобой товарища!“ Если он на месте не окочурится, то лечиться долго будет, очень долго!»

Илья Константинович живо представил себе выражение лица своего экономического противника и почувствовал, что улыбается. Нет, помирать ему все еще не хотелось, но неожиданная мысль очень пришлась по душе. Он озорно высунул язык, приветствуя монаха и следующую за ним кавалькаду, и в это время на лбу покойника образовалось отверстие. «Третий глаз открылся!» — догадался Илья Константинович и с любопытством вгляделся в лицо покойника, пытаясь понять, зачем трупу нужно видеть чужую ауру и читать мысли.

Но в это время рядом с первым отверстием возникло второе, и Илья Константинович услышал уже знакомый ему хлопок бесшумного выстрела. Первоначально он даже удивился, что кому-то в голову пришла бесполезная и глупая мысль стрелять в умершего человека, но тут же догадался, что стреляли не в покойника. Стреляли в него самого! Просто попадали в покойника!

Пригнувшись, он бросился в ближние кусты и залег там. Отдышавшись и успокоив сердце, выглянул осторожно наружу. Поблизости никого не было. Стрелявшие словно испарились, на улице по-прежнему царила тишина, но выбираться из зарослей было боязно. Кому охота подставлять под пули свой лоб? Русской поискал взглядом покойника. Процессия уже удалилась на значительное расстояние, и не видно было, чтобы пули покойнику особенно повредили — тот шел как шел, даже покачиваться перестал.

В гостиницу возвращаться не стоило, возвращаться в гостиницу мог только явный самоубийца, и Илья Константин нович решил припасть к стопам Далай-ламы, пока тот еще не уехал из Лхасы, и попросить у него и его подручных политического убежища. Монастырь казался ему куда более надежным убежищем, нежели гостиница. Страх подгоняя Русского, и до монастыря он добрался довольно быстро. Тяжелые ворота, однако, уже были заперты на ночь. Илья Константинович принялся яростно стучать кулаками в окованные доски. На стук в маленькое окошечко выглянул уже знакомый Илье Константиновичу монах, которому Далай-лама поручил открыть путешественнику третий глаз. Радостно улыбнувшись, он показал Русскому сложенный трубочкой язык и торопливо отпер ворота. Видимо, ему ужасно хотелось проверить на ком-то свое умение хирургически открывать дополнительные глаза.

— Решился? — по-английски спросил он и крепко взял Илью Константиновича за руку. — Не бойся, это не больно! Ворота с лязгом захлопнулись за ними.

— Ну что? — спросил все тот же коренастый преследователь, появляясь из бамбуковых зарослей. — Биатлоном, говоришь, занимался? Пять пуль из шести, говоришь, в десятку клал? Бамбук ты! Сказал бы я тебе, что и куда ты клал! Да и сам бы положил!

Долговязый вышел из-за стены маленькой скобяной лавки, поглядел вслед процессии и недоуменно развел руками.'

— Затмение нашло, братан. Не мог я промазать с такого расстояния, честное слово, не мог! Нет, братила, кто-то ему ворожит. И ворожит крепко.

— Просто ты стрелять не умеешь! — возразил коренастый.

— Я не умею?! — Долговязый выхватил из-за пазухи пистолет и навскидку выпалил в сторону монастырской стены. Раздался короткий сдавленный вопль, и на землю безжизненным мешком плюхнулся монах в алых одеяниях, оказавшийся излишне любопытным или просто любовавшийся со стены изумительным пурпурным закатом.

. — Ну?! — победно сказал долговязый. — Будешь по-прежнему утверждать, что я стрелять не умею?

— Стрелок! — презрительно бросил коренастый. — Ты лучше подумай, как нам его теперь из монастыря выманить!

— Пошли в гостиницу, — предложил коренастый. — Там этот официант сегодня работает. Я видел, как он с ним чирикал днем. Может быть, официант что-нибудь знает?