Вокруг света за 80 дней. Михаил Строгов

Десять минут спустя они выехали на широкую улицу. Красноярск был пуст! В этих «северных Афинах», как называла его мадам де Бурбулон, не осталось ни одного «афинца». Не видно блистательных экипажей, разъезжавших по чистым просторным улицам, влекомые великолепными лошадьми. Ни один прохожий не топчет тротуары, проложенные у подножия красивых, величественных деревянных домов! Элегантные сибирячки, одетые по последней парижской моде, больше не гуляют по дивному парку, чьи аллеи прорублены в березовом лесу, который простирается до берега Енисея! Онемел большой соборный колокол, и колокола церквей тоже молчат, а ведь это такая редкость, чтобы русский город не полнился колокольным звоном! Но здесь царило полнейшее безлюдье. В городе, еще недавно таком оживленном, не осталось ни единого живого существа!

Последняя телеграфная депеша, вышедшая из кабинета царя прежде, чем связь была прервана, содержала приказ, адресованный градоначальнику, гарнизону и жителям, кто бы они ни были: покинуть Красноярск, бежать в Иркутск, забрав с собой все ценное и такое, что может так или иначе послужить захватчикам; такое же распоряжение передать всем обитателям окрестных городков и селений. Московское правительство хотело создать на пути наступающих рукотворную пустыню. Эти приказы во вкусе Ростопчина никто и на минуту не подумал оспаривать. Они были исполнены, вот почему в Красноярске не осталось ни одной живой души.

Михаил Строгов, Надя и Николай молча ехали по безлюдным улицам, ошеломленные, подавленные. В этом мертвом городе не было ни единого звука, кроме шума, производимого их кибиткой. Строгов, хотя никому своих чувств не показывал, наверняка испытал что-то похожее на порыв ярости против судьбы, что преследовала его так упорно, снова и снова разрушая все надежды.

– Боже ты мой! – вскричал Николай. – В этой пустыне мне уж точно никакого жалованья не заработать!

– Друг, – сказала Надя, – тебе придется ехать с нами в Иркутск.

– И верно, этого не миновать! – согласился Николай. – Между Удинском и Иркутском линия еще, наверное, не оборвана… Отправимся, батенька?

– Подождем до завтра, – вздохнул Михаил.

– Ты прав. Нам же переправляться через Енисей, тут надо, чтобы видимость была.

– Видимость… – прошептала Надя, подумав о своем слепом друге.

Николай услышал ее. Он повернулся к Михаилу:

– Извини, батенька. Для тебя-то что день, что ночь, все едино…

– Не упрекай себя, друг, – сказал Строгов и машинально провел ладонью по глазам. – С таким проводником, как ты, я еще кое на что годен.

Стало быть, передохни несколько часов. И Надя тоже пусть отдохнет. До завтра, когда рассветет!

Михаилу, Николаю и Наде не пришлось долго искать место для отдыха. Первый дом, дверь которого они толкнули, был так же пуст, как все прочие. Там не нашлось ничего, кроме нескольких березовых веников. Лошади за неимением лучшего пришлось ограничиться этой убогой пищей. Что до продовольственных запасов кибитки, они не оскудели, и каждый получил свою долю. Потом девушка и Николай помолились, преклонив колена перед скромным образом – панагией, висящей на стене и освещенной светом догорающей лампы, и улеглись спать. Бодрствовал один Михаил Строгов, сон не мог одолеть его.

На следующий день, 26 августа, еще до рассвета кибитка, снова запряженная, покатила через березовый парк к берегу Енисея.

Михаил Строгов был весьма озабочен. Что ему делать, как переправиться через реку, если (а это всего вероятнее) все лодки и паромы уничтожены с целью задержать наступление противника? Он знал Енисей, ему не раз случалось переправляться через него. Знал, какая это широкая река, насколько сильно течение в двух ее рукавах, пробивших себе путь среди островов. При обычных обстоятельствах с помощью паромов, приспособленных специально для перевозки проезжающих, их лошадей и экипажей, переправа через Енисей занимала часа три, паромы достигали правого берега не иначе, как ценой огромных усилий. Как же кибитка сможет перебраться на другой берег в отсутствие каких-либо плавучих средств?

«И все-таки я переправлюсь!» – твердил себе Михаил Строгов.

Солнце уже поднималось над горизонтом, когда кибитка выехала на левый берег, туда, куда вела одна из больших аллей парка. В этом месте берег достигал высоты сотни фунтов над уровнем реки. Следовательно, отсюда открывался обширный вид на течение Енисея.

– Вы видите паром? – спросил Михаил Строгов, жадно, будто сам мог что-то увидеть, водя глазами туда и сюда – разумеется, это получалось у него по привычке, машинально.

– Едва развиднелось, брат, – отвечала Надя. – Туман над рекой еще так густ, что и воды не разглядишь.

– Но это ведь ее шум я слышу?

Действительно, из-под пелены тумана раздавался глухой ропот прихотливых струй, они сталкивались друг с другом, образуя водовороты. Енисей в эту пору чрезвычайно полноводен, его течение отличается буйной мощью. Все трое прислушивались, ожидая, когда рассеется завеса тумана. Солнце, выкатившись из-за горизонта, быстро поднималось, его первые лучи должны были вот-вот разогнать пар.

– Ну, что там? – нетерпеливо спросил Михаил.