Вокруг света за 80 дней. Михаил Строгов

Иван Огаров с заметным беспокойством вглядывался в своего странного противника. На него действовало это сверхчеловеческое спокойствие. Он тщетно взывал к своему рассудку, напоминая себе, что в этой неравной схватке все преимущества на его стороне! Сама неподвижность слепца так ужасала его, что кровь стыла в жилах. Он искал глазами место, куда вернее всего можно поразить свою жертву… И он его нашел! Да кто ему мешает закончить все одним ударом?

Он направил свою шпагу прямо в грудь Михаила и наконец бросился вперед.

Неуловимым взмахом ножа слепец парировал этот выпад. Не получив ни царапины, Михаил Строгов хладнокровно, словно бы даже без вызова, ждал второй атаки.

Холодный пот выступил на лбу Ивана Огарова. Он отступил на шаг, потом снова метнулся к противнику. Но и второй удар, подобно первому, не достиг цели. Строгову опять хватило его широкого ножа, чтобы одним скупым движением отвести бесполезный клинок предателя.

Последний, обезумев от злобы и страха перед лицом этой живой статуи, уставился полным ужаса взглядом в широко открытые глаза слепого. Эти глаза, казалось, смотрели в самую глубину его души, читали там, как в открытой книге, но не видели, не могли видеть! Какое-то пугающее очарование было в этих глазах.

Вдругу Ивана Огарова вырвался крик. Словно нежданный свет полыхнул в его сознании.

– Он видит! – кричал Огаров. – Он видит!

И подобно хищнику, что пытается улизнуть в свое логово, он стал шаг за шагом в страхе пятиться, отступать к середине просторной залы.

Тогда статуя ожила. Слепецдвинулся прямиком к Огарову, встал передним:

– Да, – сказал он, – я вижу! Вижу след от кнута, которым я заклеймил тебя, предателя и труса! Вижу, куда нанесу тебе смертельный удар! Защищайся! Я готов снизойти до поединка с тобой! Мне хватит ножа против твоей шпаги!

«Он видит! – прошептала Надя. – Господи милосердный, это возможно?!»

Иван Огаров чувствовал, что гибнет. Но, последним усилием воли подстегнув свое мужество, все же бросился со шпагой наперевес на своего невозмутимого противника. Клинки скрестились, и шпага, натолкнувшись на нож, направляемый опытной рукой сибирского охотника, со звоном отлетела прочь, а негодяй с пронзенным сердцем рухнул на пол.

В этот момент дверь залы распахнулась. На пороге возник великий князь в сопровождении нескольких офицеров.

Он вошел и увидел на полу труп того, кого считал посланцем государя.

Великий князь грозно вопросил:

– Кто убил этого человека?

– Я, – отвечал Михаил Строгов.

Один из офицеров приставил к его виску пистолет, готовый выстрелить.

– Твое имя? – спросил великий князь, желая удовлетворить свое любопытство прежде, чем прикажет разнести ему череп.

– Ваше высочество, – отвечал Михаил Строгов, – сначала спросите меня, как зовут человека, распростертого у ваших ног!

– Его я знаю! Это слуга моего брата! Царский фельдъегерь!

– Этот человек, ваше высочество, не царский фельдъегерь! Это Иван Огаров!

– Иван Огаров? – возопил великий князь.

– Да, Иван-предатель!

– А ты, кто же тогда ты?

– Михаил Строгов!

Глава XV. Заключение

Михаил Строгов не ослеп. Он никогда не был слепым. Чисто человеческий феномен, одновременно духовный и физический, нейтрализовал воздействие раскаленного клинка, который палач Феофара поднес к его глазам.

Как мы помним, в момент казни там присутствовала Марфа Строгова, она простирала руки к своему сыну. Михаил смотрел на нее, как может сын смотреть на мать, зная, что видит ее в последний раз. Слезы, идущие из самого сердца, подступили к глазам приговоренного, вся его гордость была не в силах удержать их, они скапливались под веками и, испаряясь на роговице, спасли ему зрение. Этого слезного пара, пелена которого возникла между раскаленной саблей и глазами, оказалось довольно, чтобы смягчить воздействие жара. Такой эффект можно сравнить с тем, что происходит, когда рабочий-сталевар, смочив руку водой, безнаказанно задевает ладонью струю расплавленного металла.

Михаил Строгов мгновенно смекнул, насколько опасно было бы доверить этот секрет кому бы то ни было. Он, напротив, чувствовал, что сможет извлечь из сложившейся ситуации немалую пользу для исполнения своих замыслов. Ведь его отпустили на свободу только потому, что считали слепым. Следовательно, ему надлежало таковым и оставаться для всех, даже для Нади, короче говоря, постоянно и всюду. И он ни разу ни одним движением не выдал себя, не вышел из роли, в подлинности которой никто не мог усомниться. Его решение было неизменно. Чтобы доказать всем свою полную слепоту, ему приходилось рисковать даже своей жизнью, и мы помним, как он ею рисковал.

Одна лишь мать знала правду, он тогда же, на площади в Томске, в потемках склонившись над упавшей Марфой и целуя ее, успел шепнуть пару слов ей на ухо.