Наутро я отправилась на станцию «Редмансгатан» и добралась на метро в Гамла-Стан, средневековый центр Стокгольма. Расположенный на острове, он очень привлекателен для ленивых туристов, поскольку очаровательный замок, собор, здания парламента и музеи находятся в нескольких шагах друг от друга.
Кроме того, это означает, что здесь самая высокая концентрация туристов, дорогих кафе-мороженых и туалетов «только для клиентов». Я обошла стороной все соблазны и зашагала прямо к Нобелевскому музею и своему свиданию в одиннадцать тридцать с Уильямом.
Уильям был здешним студентом и по совместительству братом моей австралийской подруги Лорны. Сама я считала, что с меня больше чем достаточно свиданий в Швеции, но Дорна умоляла встретиться с ним.
Последняя фраза означает, что следует ожидать худшего, но по исключительно благородным причинам. Мне требовалось не свидание у музея, а просто кофе, твердо заявила я себе, поднимаясь по ступенькам здания.
«Это всего лишь одно утро твоей жизни. Ну же, заходи, потолкуй с ним, и р-раз — можно покидать эту страну и через четыре часа встретиться с кандидатом номер девять».
Когда я вошла в вестибюль, часы показывали десять, но мне хотелось сначала хорошенько оглядеться. Нобелевский музей был основан в честь семисот сорока трех лауреатов, внесших огромный вклад в развитие физики, химии, медицины, экономики и, разумеется, в деятельность во имя мира на планете.
Музей был великолепен. По всему потолку шла гигантская оруэлловская дорожка, с которой свисали превосходно исполненные заламинированные биографии лауреатов. В нескольких местах дорожка опускалась, чтобы можно было прочитать жизнеописания этих знаменитостей.
Музей был разделен на секторы специальными цельными экранами, которые выглядели как мелкая проволочная сетка, запаянная в плексиглас. Внутри мерцали белые оптоволоконные огоньки. Я наткнулась на администратора Анну, которая показала, как добраться до Нобелевского электронного музея, где можно было отыскать в Интернете речи лауреатов Нобелевской премии.
Мартин Лютер Кинг, Мария Кюри, Сэмюэл Беккет, Кофи Аннан, мать Тереза… Читая речи, я была потрясена тем, сколько страсти вкладывали эти люди в идеи, проводниками которых были столько лет. Исключительно из любопытства я ввела слово «любовь» и поискала его в ссылках после каждой речи.
Экран заполнился, и я прокрутила текст вниз. Любовь к идеям, любовь к человечеству, свободе, Богу, науке и открытиям, дому и даже к машинам. Меня вдруг осенило, что этот вид любви был скорее преданностью, ревностным служением, абстрактным, не межличностным. Ни одного упоминания о романтической любви. Никакого праздника, никакой радости, кроме теорий или идеалов.
Понятно, что лауреаты были людьми необыкновенными, можно сказать, гениальными. Но можно ли быть необыкновенным и гениальным за счет чего-то более повседневного и жизненно важного для нашего счастья? Короче говоря, для того чтобы быть великим идеалистом, необходимо прежде всего стать великим эгоцентристом, не поддающимся эмоциям. Вероятно, они всего лишь более умный, более благородный вариант и предпочитают работу партнеру. Но поскольку они делают мир лучше, а не просто пишут о том, куда следует поехать на отдых, может, так и надо?
Меня поразило еще одно — среди лауреатов совсем мало женщин. Только тридцать одна из общего количества. Что там сказано о роли полов и следовании идеалу? Неужели женщин больше интересуют люди, а мужчин — идеи? Или вся система присуждения премий попахивает шовинизмом?
Но мне пора было встретиться с Уильямом. Возвращаясь в вестибюль, я опять столкнулась с Анной и спросила, правда ли, что лауреаты не ценят романтической любви. Анна сухо усмехнулась: — Знаете, когда я начала работать в Нобелевском музее, мне говорили: «Здесь любят не за красоту или остроумие, здесь любят за идеи». Большинство людей, связанных с Нобелевскими премиями — и лауреаты, и комитет, — оставили свои семьи и хорошо оплачиваемые должности, чтобы проверить и доказать правильность своих идей. Чтобы до конца быть преданным этим идеям, необходим эгоизм.