Вокруг тебя весь мир ружит (СИ)

Алекс гнал свою машину в общей колонне, возвращающихся с отдыха автомобилей. Дураков, вылетающих на встречку на влажной дороге, ныряющей вниз-вверх, было мало, но на них, как на неизбежное зло, он смотрел с лёгким чувством сострадания: убьются ведь когда-нибудь, да и других за собой потянут. Наконец, часа через полтора , они въехали в сырой рассерженный на непогоду город. Макс жил недалеко от оперного театра, а самому Усольцеву надо было подняться на длинный пологий холм и повернуть в сторону, какой-то десяток светофоров всё про всё.

Они попрощались. Алекс слегка нажал на клаксон, а Макс взмахнул рукой , отправляя друга в сторону его дома и желая удачи. Оказавшись в одиночестве в салоне машины, Усольцев впустил в голову щемящие душу мысли о Ларе, которые гнал от себя вот уже более суток. Осталось минут пятнадцать и всё будет понятно. Скоро... Он страшился оказаться в пустой квартире, но спешил. А вдруг? Вдруг она одумалась и вернулась? Да он скотина и не имел права говорить те мерзкие слова, но она женщина и должна прощать. Разве не так? Разве не так живут все семьи? Мысль о семье пришла сама собой, но тут же была отринута. Какая семья? Нет. Вот пусть сначала друзья определятся, а потом он.

Был световой день, но небо плотно затянулось низкими серыми тучами так, что создавало ощущение вечера, окна его квартиры были тёмными, хотя Лара терпеть не могла темноту, и чуть смеркалось, сразу включала во всей квартире иллюминацию. Неприятные предчувствия оправдались, а чуда не случилось. В квартире было сиротливо и пусто. Сбросив рюкзак, сумку и кроссовки у порога, Алекс бросился в спальню. Если телефон всё ещё на тумбочке, значит, она ещё вернётся..... Мобильника не было, как и её одежды в шкафах, ставших вдруг обиженно пустыми без рядов её платьев, сарафанов, жакетов и прочих вещей; косметики на полках, шампуней , гелей и прочего в ванной. Лара его бросила. Ему вспомнились собственные мысли:

- Таких девушек не бросают, они сами уходят.

И теперь, сложив ладони лодочкой, он прижал их к лицу, стараясь отдышаться от удара под дых и принять какое-нибудь решение.

- Она ушла. Она ушла. Она ушла,- звучало в голове. А кто-то злой и справедливый внутри сказал:

- Сам виноват.

Понятно, сам. Но что теперь делать? Ехать к ней и уговаривать вернуться? А кто говорил про игры, в которые он не играет?

Усольцев на автомате забрёл под душ и подставил лицо под тёплые струи. Сколько раз они вместе стояли здесь? Низ живота отозвался на воспоминания привычным напряжением. Зло и скабрезно выругавшись, Алекс вышел из кабины и натянул банный халат. Прошёл босой на кухню. Хотелось есть - в пустом желудке заурчало. В морозилке были пельмени. Он поставил в кастрюльке воду на плиту и всё-таки решил позвонить. Не звать обратно, нет, а только узнать, как дела. Обманывал он себя. Вдруг что-нибудь надо. Они ведь не чужие. Так?

Он не ожидал, что ему ответят. Думал, она скинет звонок, и ему придётся ехать к ней и требовать объяснений. Ведь придётся? Она не имеет права отмахиваться от него!

- Я слушаю,- знакомый голос в трубке был тих и умиротворён. Никаких:

- Какого лешего тебе надо? Отстань от меня.

Тогда тоже можно бы было прицепиться к её грубым словам и потребовать ответа:

- А по какому, собственно, праву ты так разговариваешь со мной?

А она бы бросила трубку, а он бы поехал, вытащил за руку из подружкиной квартиры и возмутился, глядя в зелёные глаза, не отпуская руку из своего захвата. А может не только руку, но и её всю. И она бы ответила на поцелуй, и они бы поехали домой, а он бы не дал ей спать всю ночь, попросил прощения в любовной горячке, а завтра они вместе вернули бы все её вещи на место. И его шкафы перестали бы вопить о своей пустоте так же, как широкая кровать.

- Я слушаю,- повторила она, а Алекс молчал и впитывал её голос, чувствуя себя полным идиотом. Но он ведь не идиот?

- Возвращайся,- произнёс он хрипло, и был в шаге от того, чтобы произнести:

- Прости, я виноват.

Но он никогда не извинялся.

- Нет. Сам говорил, что в игры "пришла-ушла", ты не играешь. Так что я ушла. А "пришла" не будет. Я оставляю тебя Лиде.

- А меня спросила?

- Алекс, я тебе нравилась тогда, прошлым летом?

- Да, очень.

- А теперь я тебе нравлюсь?

- Да, очень.

- А вот я себе- нет. Потому что стала думать прежде о тебе, а потом только о себе. О твоём удобстве. О твоём удовольствии. О твоём благополучии. А где я? Нет меня. Не стало. Это не правильно.

- Я приеду сейчас, и мы поговорим спокойно. Не по телефону. Ты у Сони?

- Усольцев, не приезжай.