Вокруг трона Екатерины Великой

Увы, она слишком ошибалась. Елизавете нужен был преемник, и едва Екатерина разрешилась от бремени, как все её забыли: она сделала своё дело, дала России наследника и теперь уже стала не нужна, так же, как и Сергей Салтыков, усланный в Швецию.

Но Сергей хоть имел возможность излить свою досаду и обиду в горьких словах, в непомерном хвастовстве. Он всюду на дружеских вечеринках и даже на светских приёмах с гордостью рассказывал о своём романе с Екатериной, хвалился, что великая княгиня сама вешалась ему на шею, а он манкировал ею, не являлся на свидания, которые назначал сам. И дитя, которое произвела на свет великая княгиня, — это его сын, который станет наследником престола России. Слухи и сплетни растеклись среди тех русских, что служили в Швеции, и послу Никите Ивановичу Панину пришлось взять на себя тяжёлую обязанность заткнуть рот неудачливому любовнику.

   — Милостивый государь, — сказал ему Никита Иванович, — очень надеюсь, что государыне не придётся урезать вам язык...

Сергей испугался до того, что скулы его побелели, а голос задрожал и сел до низкого сипа:

   — Чем же заслужил я?..

   — Наши стены слишком тонки, и каждое слово из посольства очень хорошо слышат в Петербурге, — тонко сообщил ему Панин. — Будьте осторожнее, иначе вместо Швеции угодите ещё куда-нибудь подалее...

И Сергей Салтыков замолчал. Он больше нигде не упоминал о своей связи с великой княгиней и обо всей истории с рождением наследника.

Вот как сама Екатерина поведала о том, как прошли её роды, как она оказалась заброшенной и одинокой:

«Во вторник вечером я легла и проснулась ночью с болями. Я разбудила Владиславову, которая послала за акушеркой, утверждавшей, что я скоро разрешусь. Послали разбудить великого князя, спавшего у себя в комнате, и графа Александра Шувалова, недавно назначенного гофмаршалом двора великой княгини. Этот послал к императрице, не замедлившей прийти около двух часов ночи.

Я очень страдала, наконец около полудня следующего дня, 20 сентября, я разрешилась сыном...

Как только его спеленали, императрица ввела своего духовника, который дал ребёнку имя Павла, после чего императрица велела акушерке взять ребёнка и следовать за ней.

Я оставалась на родильной постели, а постель эта помещалась против двери, сквозь которую я видела свет. Сзади меня было два больших окна, которые плохо затворялись, а направо и налево от этой постели две двери, из которых одна выходила в мою уборную, а другая — в комнату Владиславовой.

Как только удалилась императрица, великий князь тоже пошёл к себе, а также и Шуваловы, муж и жена, и я никого не видела ровно до трёх часов.

Я много потела. Я просила Владиславову сменить мне бельё, уложить меня в кровать. Она мне сказала, что не смеет. Она посылала несколько раз за акушеркой, но та не приходила. Я просила пить, но получила тот же ответ.

Наконец после трёх часов пришла графиня Шувалова, вся разодетая. Увидев, что я всё ещё лежу на том месте, где она меня оставила, она вскрикнула и сказала, что так можно уморить меня.