Вокруг трона Ивана Грозного

Вроде бы действительно всё шло ладно, только вот будто ступали по лезвию ножа. Ударь по полкам Адашева Фирстенберг первым, праздновал бы он лёгкую победу, и благо, что престарелый воевода, надеясь на свои девять полков, стоял бездвижно, ведя разведку только на дороге и ожидая подхода русского войска, очень, по его пониманию, худосочного. Болотистую низину он оставил полностью без своего внимания, оттого и получилось, что удар в спину для крупного орденского войска, оборонявшего подходы к Белому Камню, оказался совершенно неожиданным.

Взошла луна. Светло, почти как днём. Даниил решает воспользоваться этим благоволением Господа Бога — атаковать, не дожидаясь утра. Только дав немного передохнуть коням.

Такое решение было связано с немалым риском: Адашев намного опередил бы условленное время атаки, но слать главному воеводе гонца с сообщением о принятом им решении не было смысла, да и опасно в такой близости от полковых станов противника. Надежда у Адашева была лишь на то, что, услышав пальбу из рушниц — а немцы, возможно, даже пушки применят — полки Курбского поспешат к месту боя.

Без лишнего шума Даниил Адашев повёл пять тысяч детей боярских на главный стан орденского войска, остальные отряды, тоже по пяти тысяч, — на полковые вражеские станы. Силы, конечно, далеко не равные, и весь расчёт только на неожиданность.

Расчёт вполне оправдался. Полковые станы, атакованные русскими конниками, не вдруг обрели ладность в обороне, понесли заметный урон, а не атакованные русскими из-за нехватки сил полки, не получая команд от Фирстенберга, не знали, что делать. По собственной инициативе на всякий случай поворачивали пушки в сторону болотистой местности, а некоторые даже для острастки начали стрелять, раня и убивая своих.

Совсем недолго длилась растерянная несогласованность, затем бой обрёл стройность. Теперь русские конники вынуждены были отбиваться от начавших наседать более многочисленных врагов, но противостоять им пришлось тоже не слишком долго: подоспели полки Курбского, врубились (получилось тоже со спины) в сечу. Немцы дрогнули, их гнали вёрст шесть, до глубокой реки, мост через которую обрушился под тяжестью убегающих, многие утонули, многие пали от мечей. Спаслось от девяти полков малое число воинов.

С рассветом Курбский возвратился к ставке Фирстенберга, которую держал в полном окружении Даниил Адашев, не пустив свои пять тысяч в погоню за немцами.

Разумно поступил. Вся казна отставного магистра оказалась в руках воевод, а пленено было сто семьдесят знатных чинов Тевтонского ордена.

Стремительно развил князь Андрей Курбский свой первый успех, в два месяца одержал не менее десяти значительных побед, важнейшая из которых — Феллинская. Могучая крепость пала в результате умелой осады и столь же умелого штурма.

И князь Курбский, и окольничий Адашев могли надеяться на ласковое слово царя, на его милость за столь высокое воеводское мастерство, которое весьма и весьма ослабило Тевтонский орден, который теперь, без приукраса можно сказать, дышал на ладан. Однако Иван Грозный словно в рот воды набрал, а друзья Курбского и Адашева слали настораживающие вести.

Главное, что следовало из тех сообщений: настал конец счастливым дням для государя и России, грядут неотвратимо чёрные дни для всех без разбора.

Не совсем так. Разбор имелся. Цепко Иван Грозный ухватился за Алексея Адашева и за Сильвестра. Одного вроде бы отпустил в монастырь, другого — на воеводство, но следом за ссылками полились на обоих ушаты грязи — бывших любимцев стали обвинять во всех смертных грехах, особенно настаивали на участии в отравлении любимой жены государя. Курбского конечно же Адашев известил о гнусной напраслине, на них возведённой, и князь со всей ясностью понял: не сносить братьям голов, а стало быть, и его, Курбского, голова держится не прочно. Его наверняка казнят как друга и единомышленника опальных. Впервые у князя возникла мысль о том, не податься ли ему вместе с братьями Адашевыми к королю польскому, как предлагал Даниил Адашев. Но Алексей наотрез отказался, и это меняло дело. Вместе — приемлемо, уйти одному означало поставить своих товарищей ещё в более тяжёлое положение.

И так князь прикидывал, и эдак. Всё не по уму.

С одной стороны, кроме друзей ещё и семья. Если с ней бежать, схватят как пить дать. Если одному уйти, что тогда станет с любимой женой? Соломенная вдова, пособница изменнику. Ко всему прочему, побег означал и потерю нажитого за многие сотни лет родом Курбских, и потерю чести, славы.