Вокруг трона Ивана Грозного

К сожалению, материалы Стоглавого собора полностью не сохранились. Видимо, это было в чьих-то интересах, но и по остаткам видно: он явился полем упорного противостояния сторонников прошлой удельной системы (их возглавлял митрополит Макарий) и сторонников политических, экономических и церковных реформ, задуманных царём под влиянием Сильвестра, Адашева и других патриотов России.

Такие выдающиеся историки, как Карамзин и Соловьёв, которых порой называют казёнными, считали Стоглавый собор значительным событием в жизни пашей страны, но на самом же деле на его заседаниях забалтывалась любая серьёзная проблема. Вроде бы спорили очень заинтересованно, дело иной раз доходило даже до потасовок, но всякий раз так уходили и сторону от сути, что от неё оставался пшик.

Всего лишь один пример: проблема распущенности духовенства и монашества, погрязших в содомском грехе. Спорить начали бранчливо, а в ходе спора уходили всё дальше и дальше от главного — от поисков ответа на вопрос, как поправить положение — и дошли в конце концов до мелочи: решали, если монахиня занедюжит, может ли она исповедоваться у церковного священнослужителя? Решили — может. А содомский грех? Да Бог с ним, с грехом.

Только одно решение Стоглавого собора в какой-то мере соответствовало духу устремлений молодого царя — отмена местничества.

Местничество — старинное право бояр и князей занимать должности в соответствии со знатностью рода, а не в зависимости от ума, в зависимости от способностей и сноровки. Это весьма пагубно сказывалось на всей системе управления, но самое главное — на ратных делах. Особенно во время походов и сражений, где очень важно единоначалие, разум, воля воеводы. Так вот, Собор дал согласие упразднить местничество, однако с оговоркой: во время походов и боев.

Поистине бурю вызнал вопрос о монастырской земле. Сам митрополит Макарий, архиепископы, епископы и настоятели монастырей завопили, что грех посягать на собственность церквей и монастырей, ибо она от Бога, потому священна. Ссылались на то, что даже безбожные монголы не свершали подобный грех.

Полный провал. Собор снизошёл лишь до укора тем, кто без должного внимания заведует собственностью, данной Богом. Под сильным нажимом царя и сторонников полнокровной церковной реформы святые отцы уступили казне только те земли, которые перешли (мягко выражаясь) к монастырям и клиру без «государева доклада».

Забегая вперёд, нужно сказать, что это поражение не остановило царя Ивана Грозного, на которого продолжал влиять Сильвестр, да так основательно, что след его остался даже после опалы. Через несколько лет, в 1573 году, по указу царя «посвящённый собор» постановил: в пользу богатых монастырей вотчин не завещать. А в 1580 году как чёрному, так и белому духовенству было запрещено приобретать какие бы то ни были земли ни за деньги, ни в качестве дара.

Рост церковно-монастырских земельных владений полностью прекратился.

А что с Сильвестром?

Он до 1560 года оставался на посту советника и как член Избранной рады, как любимец царя, не ослаблял своего влияния на него. Однако деятельность иерея оценивается не однозначно. Для наглядности приведу только два противоположных мнения весьма известных историков.

К. Валишевский:

«...был ли Сильвестр настолько крупной личностью, чтобы играть видную роль при таком человеке, как Иван? «Домострой» не обнаруживает в нём ни дальновидного политика с широкими планами, ни высокого моралиста. Кроме «Домостроя» до нас дошли ещё три послания Сильвестра, но и в них нет ничего, кроме чистейшей чепухи».

Н. Карамзин:

«Смиренный иерей, не требуя ни высокого имени, ни чести, ни богатства, стал у трона, чтобы утверждать, ободрять юного венценосца на пути исправления... Сильвестр возбудил в царе (добавим: совместно с Адашевым) желание блага... По крайней мере, здесь начинается эпоха Иоанновой ела вы, новая ревностная устремлённость в правлении, ознаменованная счастливыми для государства успехами и великими намерениями».

Чего стоит только одно покорение Казани!