Вокруг трона

Сын лейб-компанца императрицы Елизаветы, польского происхождения, внук по матери петровского сподвижника, жена которого, Елена Сердякова, считалась дочерью великого царя, Храповицкому легко было выбрать себе поприще службы и выдвинуться на нем; но после удачных первых шагов в армии, магистратуре и нескольких литературных попытках, он перешел, подобно Гримму, к лакейству. Тучный, страдающий одышкой, он проявлял при исполнении своих обязанностей легкость серны и изворотливость ужа. В противоположность княгине Дашковой, он был в хорошим отношениях со всеми на свете: с Потемкиным, с Орловым, с Безбородко, с Вяземским. Он прекрасно ладил с сегодняшними фаворитами и угадывал будущих. Так он вступил в дружбу с Мамоновым раньше, чем Екатерина успела заметить последнего. Отличаясь развратным нравом и грубыми вкусами, Храповицкий посещал все подозрительные притоны столицы, часто рискуя быть там убитым. Какой-то проситель, явившийся к нему однажды утром, с ужасом увидал у него на лице следы побоев, нанесенных накануне, в драке, Храповицкому им самим, когда он не подозревал, с кем имел дело. Но Храповицкий хорошо принял своего не совсем вежливого противника. Он был добрый малый. Екатерина считала его неподкупным до такой степени, что однажды соглашалась «отдать на сожжение свою руку в том, что он не берет взяток», в чем она может быть преувеличивала. Во всяком случай, он был осторожен, неутомим и исполнителен. Он напивался только тогда, когда думал, что не может потребоваться для услуг ее величества, а в случае нужды прибегал – и с таким же успехом – к энергичным мерам, употребляемым при подобных обстоятельствах Безбородко. У него не было личного мнения ни о ком и ни о чем. Его дневник не говорит нам, что Храповицкий думал о Екатерине. Может быть, совсем ничего не думал. Он довольствовался тем, что записывал каждое ее слово, каждое движение в его присутствии и умел заставить ее высказаться. Подобно Гримму, он служил «мотовилом» ее мысли. Подобно ему, он обладал даром неистощимой и тонкой лести, никогда не уставая и не утомляя других. Но дневник, который он вел потихоньку, послужил для него подводным камнем, о который разбилась его судьба. Екатерина вовсе не желала предстать пред судом потомства в таком слишком конфиденциальном освещении, и Храповицкий, выдав себя, вероятно каким-нибудь замечанием, проскользнувшим у неисправимого балагура, напрасно старался поправить дело, взяв смелостью и упорно отрекаясь от всего: императрица постепенно стала удалять его от себя и, наконец, отстранила совсем, назначив на почетный пост сенатора. Он умер в 1801 г., пережив на несколько месяцев Павла I.

Предшественником Храповицкого в должности секретаря был Козицкий, малоросс, сын священника и воспитанник Киевской духовной академии, эллинист и латинист, выдающийся ученый. При возвышении Потемкина этот сотрудник, весьма ценимый Екатериной за свою русскую корреспонденцию, сделался жертвой минутного помешательства: будучи креатурой Орловых, он счел, что для него все погибло, и перерезал себе горло. Но он выжил, и выгодная женитьба на Мясниковой, дочери паромщика, разбогатевшего на уральских рудниках, утешила его в постигшей немилости. Одна из его дочерей вышла замуж за князя Белосельского, картинная галерея которого, прозванная «буфетом» из-за мазни, собранной там, рассмешила г-жу Виже-Лебрён. Другая, дочь Козицкого, сделалась графиней Лаваль и устроила у себя в Петербурге салон, весьма ценимый французскими эмигрантами.

Графиня Браницкая имела соседом по дворцу Николая Салтыкова, дом которого содержался тоже за счет императрицы с чисто царскою роскошью: на двести тысяч в год! Салтыков значился только воспитателем великих князей Александра и Константина, но на самом деле являлся доверенным лицом Екатерины в ее распрях с Павлом и содействовал планам лишить его короны. Это не помешало Павлу назначить его впоследствии фельдмаршалом и магистром Мальтийского ордена.