Уловив какие-то звуки позади хлебного ряда, я двинулся по мучному следу и оказался среди булочниц, которые приняли меня за курьера, прошел через пекарню в подсобки и складские помещения, выбрался со своей капустой за пределы мучных складов, распахнул какую-то дверь, после чего странные звуки послышались четче. «Иди… вышел… пришел», — захрупало далеко впереди. Я долго шагал по темному коридору, что было сущим благодеянием для моих глаз, их словно спрыскивало бальзамом, и под конец очутился у эскалатора со скрипучими деревянными ступеньками. Я поехал вниз навстречу синему цвету, который на поверку оказался световой надписью;
Общедоступный музей— вот что сообщали изогнутые неоновые трубочки над входом, мерцали они тускло, частью были надбиты, частью висели косо. Я вошел в просторный, пустой, облицованный кафелем зал, трепетный свет пропикал и сюда, отражался от стен, оборачивался вздохами, которые эхом лезли в уши. Когда мои глаза освоились с темнотой, я увидел толстое, как лупа, защитное стекло, а за ним — ультрафиолетовую воду. Внутри плавала королевская медуза. Я стоял у самого стекла и следил за плавными движениями этого существа, которое, судя по всему, заметило мое присутствие. Пульсируя куполом, оно старалось привлечь мое внимание, раздувалось, засасывало, раздувало меня, выпускало из щупалец, чтобы снова всплыть. Я решил упомянуть в письменной работе и эту медузу. С виду на редкость красивое существо, только вот реснички у нее такие ядовитые, что уже продолжительный взгляд и тот способен убить. Как я читал, на одном из островов Средиземного моря существовал ме-дузовый обычай, призванный воспрепятствовать тому, чтобы вожди забирали слишком много власти. Кто хотел стать предводителем, должен был отловить королевскую медузу и несколько часов таскать ее на голове. Большинство претендентов умирали на месте, едва прикоснувшись к медузе, а стоило ей расположиться в какой-нибудь бухте, как на много километров вокруг погибали все живые существа. Тот же, кому удавалось выдержать испытание, получал апасть, но делался полным придурком, и его приходилось кормить словно домашнюю скотину. Вот и позднейших завоевателей подвергали той же процедуре, так что ни одна весть за пределы острова не просочилась и никто понятия не имеет, где он, собственно, находится.
Над следующим помещением было написано:
«Море».Там стоял огромный аквариум, в котором скользили по поверхности бледные, не окрещенные еще младенцы. Затем я очутился в темном зале, где сильно пахло арабикой. Из тьмы проступили контуры черного паровоза. Ощупав кучи в тендере, я обнаружил не только запасы угля, но и изрядное количество необжаренного кофе. Паровоз, на который я вскарабкался, на самом деле представлял собой огромную кофеварку. Теперь я разглядел и множество фигур, которые безмолвно обслуживали сей агрегат. Одна половина котла была жарочным барабаном, куда закладывали зеленые кофейные бобы, другая — мельницей. Уголь лопатой забрасывали в топку, в кипятильных трубах нагревали воду и в виде пара направляли к дымовой трубе, заполненной свежемолотым кофе, пар проходил сквозь него и, сделавшись напитком, сбегал в емкость, связанную циркуляционным насосом с отоплением.На этом месте я приостановил свои изыскания, ибо добрался до следующей световой надписи: «
Из залов возникли вокзалы, из портов — аэропорты».Я отодвинул кожаную занавеску, ощутил на лице соленые ветры и, когда глаза мои привыкли к темноте, разглядел клиперы, груженные чаем и опиумом, ухмылку и выпяченные груди и кулаки носовых фигур. Волны накатывали откуда-то издалека, с шумным плеском набегали на берег, повторяясь до бесконечности. Я промчался по всем вокзальным помещениям
Люцерна, Лейпцига, лондонского«
Ливерпуль-стрит»и очутился перед стеклянной дверью. Она открылась, и я снова попал в торговый центр, где, вооружась своей карточкой, быстро пристроился к очереди в кассу, поскольку забыл заплатить за савойскую капусту.В небесах обязанностей