Вокзальная проза

К нам поспешает парикмахер, издали оглядывает нашу группу. Мы — лохматые кусты, нуждаемся в стрижке. Руки и ножницы срослись у него в особый аппарат, стригут проворно, остриженные волосы клочьями реют по воздуху, но, прежде чем они упадут на пол, парикмахер уже исчезает. Пока практикантка заметает срезанные волосы, меня засовывают под колпак фена и как следует подсушивают. Некоторым бело-синим подле меня за несколько секунд сбривают остатки волос. Отныне их головы будут украшены лысинами, им дозволено подыскать себе в оранжереях подходящий плод и водрузить его на голову. Как плодовые короли, шествуют они по стезям своим, и чем большей спелости достигает плод, тем горделивее становится их походка, а плоды тем временем перезревают, откликаясь на внезапно проснувшуюся у своих малых повелителей жажду власти, быстро загнивают, и вскоре их приходится отправлять на компост. Один английский матрос, который не иначе как отличался чрезвычайной глупостью, находясь в Индии, споткнулся о некий огромный красный плод, упавший к его ногам. Когда матросу объяснили, что плод сей называется «мыслящий плод», он разрезал его пополам, проглотил сладкую, скользкую массу, а другую половинку водрузил себе на голову. Она и приросла к его голове. В непродолжительном времени у него развилась способность производить в уме сложнейшие вычисления, на пути домой он ухитрился высчитать орбиты всех светил, благодаря чему сумел провести свой корабль сквозь страшные бури. По прибытии матроса в Лондон очень скоро разошлась молва о его доблестях. Королева, повелевшая ему явиться ко двору, пригрозила обезглавить его, коли он не обнажит перед ней головы. Увертливыми речами он сумел умаслить королеву, которая была так восхищена его ответом, что приказала снабдить круглыми шапками всех своих телохранителей, а там и прочих стражей порядка в своей империи.

Кто не желает носить на голове фрукт, тот подыскивает головной убор на нашей грибной плантации. Островерхая шапка подзадоривает фантазию, круглая, плоская навевает успокоение. Тем, кто потолще и подобродушнее, рекомендуют островерхую шапку, а резким, ершистым — круглую. Грибные головы подразделяются на синюшки, зонтики и сыроежки, но инструктаж проходят сообща.

Все свежевылощенные появляются в темной комнате, где узнают сокровенные тайны вокзала. «Вы опускались вниз, все позабыли, а теперь очутились на самом дне», — говорит кто-то из темноты. Мы отрабатываем посадку, бормочем учебные тезисы, каждый про себя: «Я хочу быть саженцем, сидельцем, хочу быть со всеми, врасти в их общество, глубоко в нем укорениться».

На нас нацепляют по паре колокольцев-бубенцов; женщинам привешивают бубенцы между ног, мужчинам — колокольцы на грудь. Теперь мы отрабатываем спаривание вслепую или на ощупь. Мы учимся близости, приводим свои колокольцы в движение, чтобы один прикасался к другому, и, даже когда спаривания не происходит, нам удается звоном приободрить друг друга, разбудить, заинтересовать. Во тьме из сознания мужчин изгоняются яркие образы доступных бабенок, которые некогда запечатлелись у них в памяти, они пронзительно кричат, если предстоит соприкосновение, становятся торопливы или нервозны. Я выбираюсь из смятения, нащупываю последние искорки, сплавляю их в новый смысл, обрастаю новой кожей, даже между пальцами.

Нас одевают — лифтом доставляют прямиком в кабинку для переодевания, где надлежит дожидаться, пока продавец, для которого эта процедура явно привычна, не принесет подходящую одежду, белье, брюки, сорочки. Одежда не форменная, не ярко-желтая и не апельсиново-оранжевая, как я того ожидал, а самая что ни на есть будничная, мода вчерашнего дня, может, просто залежалая. Молодой итальянец твердит, что мне надо носить брюки со складочками на талии, и сам приносит крутые черные брюки, благодаря которым я должен приобрести лихую походку, а в придачу несколько сорочек, открытых на груди. Продавец учит меня, как надо развешивать сорочки и брюки, чтобы заложенная складка не разошлась. Нам должно брать пример с культуры одежды и обслуживания, присущей южанам, которые обрабатывают у нас плоскости соприкосновения — в наших отелях, за прилавками, в магазинах. Эти южане выстроили наш вокзал и сделали его уютным, северян было раз-два и обчелся, да и те выполняли черную работу, а нынче дамы из Южной и Юго-Восточной Европы сотнями восседают за кассами во всех универмагах.

Придворные