Вокзальная проза

В последнее время волонтеры на контроле берут под стражу старых придворных. Ходит слух, будто эти старики заодно с нелегальными торговцами, стоят для них на стреме. Сигареты продаются поштучно, торговцы всегда в движении, но действуют на глазах у старых придворных. Поскольку все здание под надзором, никак нельзя обойтись без стариковского опыта, старики-то всё наизусть знают, они устанавливают порядок движения, собирают нервничающих клиентов в очередь, обеспечивают небольшие скопления, толкотню, чтоб жаждущие могли быстро вступить в контакт с торговцами, все должно происходить молниеносно, без задержек. Проворные торговцы держат свои сигареты в платках, показывают товар лишь мельком и назначают цены, которые принято называть секундными. Чем больше нервничает покупатель, тем выше цена, и ради каждой очередной сигареты надо опять становиться в очередь. Таким манером старые придворные всегда при табаке, их пагубная страсть считается неисцелимой, их лица изрыты морщинами, голоса по большей части сели, но прически, как и прежде, лихие, и поредевшие волосы зачастую окрашены в голубоватый цвет.

Женщины, работающие на вокзале, переживают своих мужей на десятки лет. Им доверена вся мелочная торговля, сравнительно спокойный рынок, который уютно расползается в ширину, а торгуют на нем главным образом одеждой. До самого преклонного возраста вокзальные работницы сохраняют звучные, бархатные голоса, образующие собственное пространство, где каждый очередной голос задает вопрос предыдущему, пока не появится искомый предмет. Они ни за что не дадут втянуть себя в торговлю сигаретами, они обитают на подступах к нелегальным торговцам, которые на свету не показываются, а живут в туннелях, заброшенных складах и старых коллекторах. При первом же свистке их как ветром сдувает. Там, где они торгуют, находили громадную чешую и остатки фасеточных глаз, а как-то раз покрытую панцирем ногу, которую одна из мелочных торговок включила в свой ассортимент и выставила на продажу, где эта нога и была обнаружена неким врачом-дерматологом и спешно доставлена в вокзальную лабораторию с целью вскрытия и помещения в специальный раствор.

Белый рынок, вокруг которого много чего настроено и строится, возникает лишь в свете прожекторов, и его строжайшим образом оберегают от испарений и запахов любого толка. Чуткие носы, принадлежащие по большей части юным волонтершам, регулярно обнюхивают эти зоны, пеленгуя отбросы, гниль, тлеющие участки. Даже нас, придворных, то и дело обнюхивают, поскольку мы слывем мягкотелыми. Нас пускают в ход как приманку для публики, к вновь возникающему рынку мы отношения не имеем. Здесь не торгуют предметами. Здесь обмениваются высокими знаниями. Внезапно в толпе возникает бурное волнение, все спешат к одному месту, где быстро образуются круги и кольца, создается толкучка, весь интерес устремлен к одной точке — туда падает луч света. Свет порождает жару, и тот, кто задерживается в световом конусе, начинает потеть, исходит паром, превращается в туман, по этой причине никому не следует долго находиться под таким освещением. В ярких лучах люди забывают, кто они такие, откуда пришли и чего им здесь надо. Поскольку же слушают только их речи, а люди в световом кругу зачастую несут несусветную чушь, необходимы искуснейшие разговорщики, которые устраивают вокруг светового пятна эстафетный забег. Они разносят горячие новости изнутри наружу, где эти новости в виде слухов добираются до нас, вскоре становятся суждениями, а там и холодными фактами. К нам разговорщики относятся враждебно, мы вторгаемся на их территорию, извлекаем выгоду из возникающих кривотолков, запускаем шепоток, даже когда необходима полная тишина. Мы с удовольствием держимся вблизи от этих нежданных световых действ, собираемся группами и группками (этого от нас и ожидают), громко кричим «мех» или «мох», хотя совершенно ничем не торгуем. Иные прохожие утверждают, будто белые прожекторы истребляют поднимающуюся мглу, потому и пускают в ход все большие порции света, дабы одержать верх над грозящей мглой — с потолка поистине впрыскивают световую вакцину.

Попытки осветить весь вокзал до последнего уголка терпят неудачу, потому что в этом случае публика и прохожие перестают чувствовать себя как дома. Нам требуются сумеречные зоны, благодатная расплывчатость линий, плавные переходы от официального сияния к приватному, мягкому, уютному. Мы благоволим теневым зонам, что гнездятся по краям все более яркого светового пятна, начиная от торговцев сукнами и коврами, эти люди стоят навытяжку перед старыми придворными, даром что их причисляют к табачным нелегалам, а окружены они множеством торговок разномастным мелочным товаром, которые даже и обитают в этом выставленном на продажу товаре — в шкафах, кроватях, комодах; едва им удается что-то продать, они тотчас возмещают себе проданное у другой мелочной торговки: чашка из собственного детства заменяется чашкой из другого какого-нибудь детства.

3

Наши музеи