Читаем Воланд и Маргарита полностью

Придя на скамейку в Александровский сад, Маргарита в последний раз в жизни пытается спорить со своей тайной, демонической природой, противопоставляя ей простую действительность. Она просит у мастера отпустить ее, если он умер, дать ей свободу от памяти о нем. Как логическое завершение ее рассуждений рядом на скамейке возникает самый обычный ухажер, «привлеченный ее красотою и одиночеством» (с. 638). Так могло бы реализоваться стремление Маргариты жить «как все». «Ловелас» не вызывает у Маргариты неприязни, но настолько неуместен в ее жизни, что Маргарита непроизвольно взглядом прогоняет его. Несостоявшийся флирт показывает, что все скромные житейские радости и грешки для Маргариты заказаны, несмотря на всю тяжесть возложенной на нее судьбой ноши.

С кремом Азазелло Маргарита получает в подарок от Воланда и новую внешность. Все то ведьминское, что подспудно в ней таилось, проявилось в новой красоте, никак не связанной ни с модой, ни с возрастом. Маргарита отбросила прочь годы замужества. Ей предстояло встретиться с мастером юной, забыть свою жизнь как несущественную, предстать перед возлюбленным его единственной невестой, избранницей, мистической спутницей.

Вместе с внешностью меняется и внутренний мир Маргариты. Демоническая Маргарита обретает «непомерную красоту» в тот момент, когда в особняке умирает просто «красивая и умная» земная Маргарита Николаевна. После ее смерти остается только дух, принимающий облик прекрасной женщины. Активное же проявление «второй природы» Маргариты Николаевны начинается с вещего сна, увиденного ею с четверга на пятницу.

Маргарита увидела мастера впервые со времени его исчезновения. Корявый мостик, речка. Но для спящей Маргариты это место не просто уныло и безрадостно: «Неживое все кругом какое-то и до того унылое, что так и тянет повеситься на… осине у мостика… Вот адское место для живого человека!» (с. 634). Дом, в котором обитает мастер в этом сне, не то «отдельная кухня, не то баня, не то черт его знает что». Этот образ вызывает ассоциации с рассуждением Свидригайлова о вечности как о деревенской бане, по углам которой – «пауки».[184]

Осина подчеркивает связь всей местности с нечистью. (По преданию, осина, на которой повесился Иуда Искариот, была прóклята, поскольку во время бегства Святого семейства в Египет одна из всех деревьев не приветствовала Младенца Христа.) И то, что вокруг все неживое и унылое, и то, что не видно «ни живой души» (с. 634), говорит о смерти. Маргарита видит во сне гибельное место, подлинный ад – и по атмосфере, и по субъективному ощущению, и по видимости.

Интересно, что «последний приют», в который ведет мастера его подруга, чем-то неуловимо напоминает это заколдованное место из вещего сна. Имеется и мостик, правда «мшистый» (с. 799), речка превращена в ручей, а бревенчатое зданьице – в дом с венецианским окном. Маргарита живописно описывает ему вечный приют, словно он самостоятельно не способен его увидеть. Чувства, испытанные ею в тоскливом сне, противоположны тем, которые нахлынули на пути «по песчаной дороге». Уводя мастера из жизни, она рисует ему блаженную картину. Главное же – целительный сон. «Сон укрепит тебя, ты станешь рассуждать мудро. А прогнать меня ты уже не сумеешь. Беречь твой сон буду я» (с. 799).

Итак, сны. В вещем Маргаритином сне мастер явился ей точь-в-точь как впоследствии из клиники: «Оборван он, не разберешь, во что он одет. Волосы всклокочены, небрит. Глаза больные, встревоженные» (с. 634).

Но этот пророческий сон продлевается: «банька» ассоциируется с клиникой Стравинского, клиника – с «вечным приютом» у Воланда: вечность, полная сна. Сон Маргариты предвещал и встречу, и смерть. Мастер уже в ее сне перешел в «инобытие»: «банька» отделена от мира речушкой; реальная клиника – Москвой-рекой, приют Воланда – ручьем (классические водоразделы между жизнью и смертью).

Но похоже, что после бала у сатаны Маргарита не нуждается больше ни в каких снах: она читает рукопись, когда спит мастер, собирается сторожить его сон в вечности, ей вообще ни к чему больше спать.

От Воланда Маргарита получила многие способности, которых не было у прежней Маргариты Николаевны. Так, она приобрела магическую власть над словом. Теперь она действительно умеет успокаивать, увещевать, снимать сомнения. Маргарита находит самые проникновенные и убедительные слова для мастера, которого даже по возвращении от Воланда в подвальчик все еще обуревают сомнения. Она обещает ему счастье: «Клянусь тебе твоею жизнью, клянусь угаданным тобою сыном звездочета, все будет хорошо» (с. 782). За этой странной клятвой, в которой жизнь соединилась с литературным персонажем, следует последнее и решающее слово мастера: «Конечно, когда люди совершенно ограблены, как мы с тобой, они ищут спасения у потусторонней силы! Ну, что ж, согласен искать там» (с. 782). Клятвой Маргарита уравновесила догорающую жизнь любимого с его сгоревшим произведением. Почему-то именно эти слова стали последним доводом в пользу Воланда.

Перейти на страницу:

Все книги серии Новая Эврика

Похожие книги

Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР
Опасные советские вещи. Городские легенды и страхи в СССР

Джинсы, зараженные вшами, личинки под кожей африканского гостя, портрет Мао Цзедуна, проступающий ночью на китайском ковре, свастики, скрытые в конструкции домов, жвачки с толченым стеклом — вот неполный список советских городских легенд об опасных вещах. Книга известных фольклористов и антропологов А. Архиповой (РАНХиГС, РГГУ, РЭШ) и А. Кирзюк (РАНГХиГС) — первое антропологическое и фольклористическое исследование, посвященное страхам советского человека. Многие из них нашли выражение в текстах и практиках, малопонятных нашему современнику: в 1930‐х на спичечном коробке люди выискивали профиль Троцкого, а в 1970‐е передавали слухи об отравленных американцами угощениях. В книге рассказывается, почему возникали такие страхи, как они превращались в слухи и городские легенды, как они влияли на поведение советских людей и порой порождали масштабные моральные паники. Исследование опирается на данные опросов, интервью, мемуары, дневники и архивные документы.

Александра Архипова , Анна Кирзюк

Документальная литература / Культурология