Волчата

Свояк, вырываясь из Новгород-Северского, тащил за собой огромные обозы. С семьями своих людей. В голодную зиму в Вятской земле княжеская семья бедствовала вместе со всеми. Во время переговоров в Москве Гоша это видел и понимал: Свояку можно верить. Не только потому, что у того — «есть честь», не только, что — «есть месть», но и потому, что княжеская семья остаётся тут, в заложниках у Гоши. И семьи людей Свояка — также. Захочет князь изменить, а не осмелиться. А и осмелится сам — люди его — его же и поправят.

Изя повторяет путь Свояка. Но сам он — совсем другой человек. Он бросает своих людей в Киеве, в обозе — только его жена, казна и малая свита. С ним — только малая дружина. Прокормится так легче. А вот дела делать… Нет ему места на Руси, даже маленькая крепостица — не по зубам.

Но весной 1160 года давний союзник Изи Давайдовича — Иван Берладник берёт Олешье. Войска из Киева, Переяславля и Смоленска уходят на юг, к устью Днепра. И Изя ловит момент — идёт бить Свояка. Выбивать двоюродного брата из Чернигова. Сумел же он подловить родного брата Владимира. Насмерть поймал. И этого, двоюродного, сумеет. Деньги есть — поднимем половцев.

Это был тот самый половецкий набег, под который я и сам попал. Помню, как дёргался мальчишка-половец, насиловавший Марьяшу, когда я перерезал ему горло прямо на ней. Как елозили в болотной грязи его ноги в спущенных на сапоги штанах. И уж, конечно, не забуду встречу с половецким разъездом на гати в черниговских болотах. Серые призраки проявляющиеся в ночи… Как вспомню — до сих пор трясти начинает. Ну, и как я тогда Марьяшке сумел рот заткнуть, чтоб не заорала сдуру… тоже… радует.

Но я успел выскочить из-под набега. Ушёл за Десну, потом — за Снов. Валуева гора, Сож, Смоленск… А тут-то, возле Чернигова, дела пошли серьёзные.

Первый наскок с надеждой на захват города «с налёта» — провалился. Попытки поднять «должников» своих — кого Изя из половецкого плена выкупал — не прошли. Выманить Свояка из города… — ищи дурака! Половцы на стены не полезут — умный хан Боняк выразился витиевато, но однозначно. С тем же рефреном: «ищи дурака».

А Свояк гонит гонцов в Киев:

— Есть у нас, мать вашу, Великий Князь? И будет ли мать наша, в смысле — мать городов русских, эти города защищать?

Ростик, Великий Князь, с дружинами на Низ, за пороги ушёл. В Киеве оставлен его третий сын Рюрик. Славный воин, за что его в «Слове о полку Игореве» и вспоминают. Но — не дипломат. А тут надо не полки туда-сюда по полю двигать, а ополчение собирать.

Я уже говорил: у киевлян со Свояком — «любовь до гроба» — кто кого первый туда уложит. Рюрику сразу сказали:

— Хрен ему, а не подмога. Пусть сдохнет, гадина.

— Как же так? Русский князь, славный город Чернигов, люди православные мирные… Отдать язычникам?

— Во-во. И хай вони подавятся.

В Киеве — разговоры разговаривают, в Чернигове — в осаде сидят, вокруг Чернигова — половцы людей в полон ловят. Все при деле. Некому повторить из Мономаха: «пожалел я христианских душ, и сел горящих, и монастырей и сказал: «Пусть не похваляются язычники»…»

Ну, так он же мудрый! Его же посмертно святым назначили! То есть — редкость, эксклюзив. А мы — люди простые, русские, типические — не пожалеем.

Свояк, пытаясь закончить эту бесконечную столичную бузу, отправляет в Киев заложником старшего своего сына Олега. Заложником к киевлянам — не Рюрику.

— Ну, теперь-то вы мне верите, теперь соберёте ополчение?

Ага, про Изю забыли.

Многолетняя благотворительность Изи Давайдовича по выкупанию русских пленников из числа вятших из половецкого плена обеспечивала его мощной агентурно-диверсионной сетью во всех южнорусских городах и, особенно, в Киеве.

«На третий день явился к княжичу один киевский боярин, который сказал ему: «Князь! Есть у меня до тебя важное дело; поклянись, что никому ничего не скажешь»; Олег поклялся, и боярин объявил ему, чтоб он остерегался, потому что хотят его схватить».

Просто боярин, просто зашёл, просто поболтали, к слову пришлось…

Молодой парень — поверил и побежал.

В Чернигов — нельзя. Там осада, да и батя так приложит… Куда бедному княжичу податься? А в Курск, туда регулярно местные князья бегают. Там — Степь. Там вольница, ковуи, кыпчаки… Оттуда фиг выковыряешь.

Но по дороге парня перехватили Изины послы. Или просто сидели-дожидались: «когда ж этот дурачок из Киева побежит?».

— А давай к нам! Твои двоюродные братья, князья Северские — с нами. Троюродный Магог — с нами. И вообще — мы не с папашкой твоим воюем, а за возвращение нашего исконно-законного Киева.

Изя, безусловно, был очень обаятельным человеком. Милейшим. Как здесь говорят: добрый князь, ласковый. Верили ему все. Ну, почти все. Олег… ему деваться некуда — поверил. Что сказал Свояк, когда увидел с городских стен во вражеском стане знамя своего старшего сына… Карамзин даёт очень литературный перевод: «сильно опечалился».

Рюрик в Киеве прочухался. А главное — с Волыни и Галичины подошли союзные князья со своими дружинами. Киевлян стало возможным… проигнорировать.