Волчье Логово

— Братья, — сказал настоятель, — за вашими спинами стоят доспехи Тридцати, а рядом с ними — посохи священников Истока. Нынче ночью мы решим, в чем наша судьба: облечься в доспехи и слиться с Истоком в смертной битве против сил Зла либо разойтись каждый своим путем в мире и гармонии. Сегодня Экодас будет защищать первый выбор, а я — второй. По окончании прений каждый из вас встанет и объявит о своем решении, взяв либо посох, либо меч. Да просветит нас Исток.

Он немного помолчал и начал говорить о всеобъемлющей власти любви, о переменах, которые она творит в сердце человека. Он говорил о вреде ненависти, алчности и похоти, вдохновенно заверяя, что безумен тот, кто верит, будто мечи и копья способны искоренить Зло. Он говорил о демонах ярости, таящихся в каждой человеческой душе, — демонах с огненными бичами, которые даже хорошего человека способны совратить на путь насилия и убийства. Экодас слушал его с возрастающим изумлением. Настоятель не только привел все его доводы, но еще дополнил своими.

— Лишь любовь, — говорил Дардалион, — может исцелить раны, нанесенные ненавистью. Лишь любовь способна победить алчность и похоть. Любовь побуждает дурного человека раскаяться и стать на путь спасения, ибо Исток не отталкивает никого.

Каждый из нас благословлен Истоком. Мы обладаем даром читать мысли и летать над землей. Некоторые из нас способны исцелять страждущих. Выйдя отсюда, мы разнесем весть любви по всему свету.

Много лет назад я оказался в страшном затруднении. Черное Братство, возрождаясь, искало одаренных детей, дабы увлечь их на путь Зла. Тех, кто противился, приносили в жертву силам Тьмы. Тогда я решил заняться розысками и набрать новых Тридцать, способных противостоять Злу. В своих поисках я встретил двух сестер, детей горя. Они жили под опекой некоего вдовца, человека сильного, бесстрашного и опасного для врагов. Однажды они заблудились в бездушной серой Пустоте, преследуемые демонами и двумя Черными Братьями. Я разогнал злых духов и привел души детей домой. Затем я вернулся в свое тело и выехал верхом к их хижинам. Убийцы из Братства знали, где их найти, и я хотел предостеречь их отца.

Но он лежал, одурманенный крепким вином, в котором топил свое горе после смерти жены, и дети были одни. Будучи там, я почувствовал, что к хижине приближаются двое, — жажда насилия и убийства шла перед ними, словно красный туман. Бежать было некуда и спрятаться негде.

И я сделал то, в чем после всегда раскаивался. Я взял маленький двойной арбалет пьяного хозяина и зарядил его. Потом вышел наружу и стал поджидать убийц. На Вагрийской войне я убивал с помощью меча, но поклялся никого более не лишать жизни. И я молился, чтобы они повернули прочь, испугавшись моего оружия.

Но они лишь смеялись надо мной, ибо знали, кто я: священник Истока, проповедующий любовь. Со смехом они обнажили мечи. Арбалет, который я держал в руках, убил много людей, и в черном дереве его приклада заключалась смертоносная власть. Убийцы приближались, и моя рука пустила первую стрелу. Первый воин погиб, второй обратился в бегство. Не раздумывая, я выстрелил ему в затылок. Мне хотелось прыгать от радости, ведь я спас детей. Но потом тяжесть содеянного придавила меня, и я упал на колени, отшвырнув от себя арбалет.

В Дрос-Пурдоле первые Тридцать сражались с демонами и духами Зла, но ни один из них, кроме меня, не поднимал меч на человека. Все они умерли, не противясь, когда враг пробил стену и вторгся в крепость. Я же в один-единственный миг предал все, что мы защищали.

Я не только отнял жизнь у двоих людей, но еще и лишил их возможности спастись.

Я вернулся к детям и обнял их. Мой дух проник в них, замкнув двери их Дара и лишив их благости Истока, чтобы Братство не могло отыскать их вновь. Я уложил их спать и убаюкал, а после убрал тела с поляны и зарыл в лесу.

Случившееся не оставляло меня в покое — с тех пор не прошло и часа, чтобы я не думал об этом. Я не хочу, чтобы кто-то из вас подвергся подобным мукам. И наилучший способ избегнуть этого — взять посох Истока. — Дардалион сел, и Экодас увидел, что руки у него дрожат.

Молодой священник набрал в грудь воздуха и встал.

— Братья, я согласен с каждым словом, которое произнес настоятель. Но это еще не значит, что его доводы верны. Он говорил о том, что любовь порождает любовь, а ненависть родит ненависть. Мы все с этим согласны — и если бы мы обсуждали только этот предмет, мне не было бы нужды говорить. Но все намного сложнее. Меня попросили защищать здесь взгляды, которые в корне расходятся с моими. Стало быть, Экодас прав, а его доводы неверны? Или верны доводы, а Экодас заблуждается? Откуда мне знать? Откуда знать всем нам? Рассмотрим же картину более широко.