Волчье логово

Дочитав записки учителя, Бланш почувствовала себя старше на десять лет. Слишком много горя пережила она вместе с этим человеком, следуя мыслью за его жестокими, тяжелыми откровениями. Ее душа продолжала мучительно и страстно рваться к нему, как к единственной надежде, спустившейся в узкую клетку ее одиночества. Она продолжала мечтать о его любящем взгляде и жаждать его мрачного, жаркого пыла. Но сейчас все это не имело значения. Она не могла думать о себе и о своем огромном желании любви. Невозможно было думать ни о чем другом, пока на свете существовала такая жестокая боль. Бланш ощущала ее сильнее, чем свою собственную. В это мгновенье она поняла, что самым пламенным желанием ее сердца было не получить долгожданную любовь, а хоть на малую долю облегчить его муки! Всем своим трепещущим существом Бланш чувствовала, что она не сможет жить дальше, если не попытается сделать боль Юсуфа хоть на каплю меньше…

XX. Старинные предания

От одной крови он произвел весь род человеческий.

Библия. Деяния Святых апостолов. 17

Если бы твой Господь захотел, то Он сделал бы человечество единой общиной верующих.

Коран. Сура «Худ». 118

Миновал праздник Рождества, и бесконечное время снова вернулось в свою привычную колею. Утихло праздничное веселье, прекратились хлопоты, и старый замок опять погрузился в туман длинных, серых, бессмысленных дней…

В то солнечное, светлое утро, когда девушки должны были вернуться к учению, Бланш была особенно бледна и молчалива. Она вся была охвачена беспокойным ожиданием встречи с сарацином. Она жаждала видеть его сильнее, чем верующий желает созерцать образ божества. Ее дни без Юсуфа стали мертвыми и темными. Но она и боялась встречи. Сможет ли она найти подходящие слова утешения? Ее слабые силы представлялись ей ничтожными по сравнению с его огромным горем…

Вся зала была залита теплым солнечным светом, в желтых лучах которого медленно плясали мелкие пылинки. Учитель был уже здесь. Он показался Бланш все таким же усталым и задумчивым, как раньше. Но как счастлива была она, видя его измятую сутану, смуглое, небритое лицо и рассеянный взгляд! Ей казалось, что на свете не было более знакомого и родного лица. И хотя они познакомились так недавно, его таинственный образ уже вызвал в душе у Бланш тысячу разнообразных впечатлений, которых хватило бы, чтобы заполнить целую жизнь…

Сегодня она не могла дождаться конца урока. Возле ее трепещущего сердца покоились старые листы, вместившие длинную историю страданий и пролитой крови. Бланш чувствовала прикосновение жесткой бумаги к своей нежной коже, и это странное ощущение наполняло ее смутным восторгом и впечатлением причастности к его жизни.

Когда занятие было наконец окончено, и Клэр радостно упорхнула из залы, Бланш медленно подошла к учителю и, вынув из-за корсажа листы, заботливо перевязанные веревочкой, протянула их ему.

– Ты уже прочла? – удивился сарацин, пристально глядя на нее.

– О да! – отвечала девушка. – Я не могла от них оторваться! Я почти не спала… Мне не выразить словами, как меня потрясли ваши несчастья! Мне больно даже думать о том, как вы страдаете! Увы, что я могу сделать, чтобы хоть немного облегчить ваши муки? Это ужасно! Это несправедливо! Сколько горя обрушилось на вас! Как вы одиноки и несчастны!

С этими словами Бланш порывисто схватила руки сарацина и прижалась к ним пылающим лбом, окутав их своими мягкими, светлыми волосами.

Он смотрел на нее с глубоким удивлением, и в первую минуту даже забыл отнять руки.

– Невероятно! Что с тобой? Почему ты так сильно жалеешь меня? Твоя жизнь полна беззаботных забав и детских шалостей… Какое тебе дело до моих страданий? Я безумец и убийца. Что тебе до меня? Да и к чему мне твоя пустая жалость? Что она может изменить в моей горькой жизни?..

Бланш подняла на него глаза, в которых застыла глубокая тоска, и тихо проговорила:

– Неужели же ничто на свете не сможет излечить вашу жестокую боль? Если бы я только знала, как это сделать… Я отдала бы все, что у меня есть, за то, чтобы в ваших глазах хоть однажды сверкнула радость…

– В мире нет того, что могло бы утолить мою тоску, – отвечал сарацин. – Я сам не знаю, что мне нужно… Я знаю только, что я несчастен. Но никому из людей неизвестно, как сделать меня счастливым… Даже самому Богу.

– Что это? – вдруг спросила Бланш, глядя на его руку.

Все пальцы и ладонь монаха были покрыты мелкими ранками: порезами и ожогами. Некоторые раны были еще свежими, другие, напротив, уже затянулись и превратились в едва заметные шрамы.

– А, это, – улыбнулся он. – Это витражи. Я очень люблю их. Но они, видно, не платят мне тем же. Они, как капризные дети, которые не слушаются своей заботливой матери…