Волчье логово

Жозеф стремительно влетел в комнату, остановился у самого кресла графа и неловко поклонился ему. Он был бледен и очень взволнован. Волосы растрепались от ветра, кожаные башмаки оставляли грязные следы на полу комнаты. Полы сутаны промокли, рукава были перепачканы краской. Сарацин принес в душную комнату запах ночных полей и вольного ветра…

– Монсеньор, я пришел просить вас о милости! – прямо с порога воскликнул он.

– Если это так, то ваш вид и ваш тон мало для этого подходят, – снисходительно улыбнулся граф. – Присядьте, друг мой. Я вижу, вы проделали долгий и трудный путь. Не стану скрывать, я даже рад вашему позднему визиту. Должно быть, я простудился на охоте. Кажется, у меня жар и мне не спится…

– В таком случае, я сяду подальше от вас, – отвечал Жозеф, предусмотрительно отодвигая свое кресло. – Мне вовсе не хочется подхватить от вас какую-нибудь опасную горячку. Довольно и этой ночной прогулки по холодным лужам…

– Вы, как всегда, потрясающе вежливы, дорогой Жозеф, – с натянутой улыбкой сказал сеньор де Леруа.

– Монсеньор, вы знаете, в моем сердце нет ненависти к вам, – искренне отвечал сарацин. – Но и искусство льстецов так же чуждо мне, как мрачной сове соловьиные трели… Увы, я говорю, что думаю.

– Это опасная привычка. Так что вас привело ко мне?

– Возмущение чудовищным произволом барона де Кистеля!

– Вот как? Это серьезное обвинение, – нахмурился граф. – Что натворил мессир Годфруа на этот раз?

Сарацин взволнованно и сбивчиво изложил историю похищения аббата, сопровождая свой рассказ нервными жестами и возмущенными восклицаниями. Граф Леруа внимательно слушал, иногда кивая и изображая легкое сострадание.

Когда брат Жозеф закончил, воцарилось молчание. Государь в задумчивости взвешивал слова, потом произнес:

– Вы правильно поступили, обратившись ко мне. Я единственный верховный судья в этих землях и не потерплю произвола и беззакония в моих владениях. А тем более, со стороны своих собственных вассалов. Мы живо усмирим чрезмерный пыл сеньора де Кистеля! Завтра же мы с вами отправимся к нему в замок и освободим вашего настоятеля. А остаток ночи проведите у меня в замке. Мы побеседуем. Если, конечно, вы не устали и не хотите спать…

– Я не привык спать по ночам, – отвечал сарацин со слабой, насмешливой улыбкой. – Да и жестокое беспокойство за судьбу отца Франсуа лишило бы меня последнего сна. Так что, я в вашем распоряжении, монсеньор.

– Что ж, прекрасно, – устало проговорил граф. – Знаете, Жозеф, жизнь государя только на первый взгляд может казаться заманчивой и прекрасной. Вся эта кричащая роскошь, великолепные наряды, вызывающий блеск двора могут пленять таких бедных и обездоленных людей, как вы… Это может казаться вам чудесным. Но что скрыто под этой сверкающей позолотой? Увы, под ней столько мучительных забот…

– Но меня вовсе не пленяет этот фальшивый блеск, – признался сарацин. – Напротив. Он отвращает придирчивый вкус художника. Именно поэтому я и сбежал с вашего вычурного праздника. Мне было душно среди этой роскоши!

Сеньор де Леруа несколько мгновений пристально смотрел на Жозефа, потом продолжал:

– Признаюсь вам, вы правы, как никто другой. Тяжелый аромат этой давящей роскоши душит и убивает меня! Даже такое презираемое и отверженное создание, как вы, – художник, сарацин, – все же счастливее меня… Я раб убийственных условностей моего двора. Я раскланиваюсь с моими придворными, как бездушная кукла. Но иногда мне кажется, что мое парадное блио усеяно острыми иглами, которые раздирают мое бедное тело… Увы, оно не принадлежит мне, как не принадлежит ее любовь раскрашенной куртизанке! На моих устах играет улыбка, когда в сердце отточенные кинжалы!

Обычно столь невозмутимый и ровный голос графа дрогнул. Он опустил голову и оперся на ручку кресла, борясь с внезапно нахлынувшими чувствами.

– Да, я счастливее вас, – задумчиво произнес Жозеф. – Я хотя бы могу искренне рыдать, когда стекла горя режут мою истерзанную душу… И я не променял бы этого блага на все троны мира. Мне не нужен дурман славы. Не нужны почтительные поклоны. Не нужны коленопреклоненные льстивые придворные с ядом в сердце. Мне нужны мои витражи и мои краски. Государь, вы обвешаны паутиной условностей, а я свободен, как северный ветер! Я был бы безумцем, если б вздумал обменять мою старую, протертую сутану на ваши пышные наряды.

– Вы очень самонадеянны, Жозеф, – прервал его граф Леруа. – Не забывайте, что ваша свобода находится в моих руках. Если вы будете слишком непочтительны к вашему государю, он может отнять ее у вас…