Волчье солнышко

– Не злоумыслом, милостивец, – зачастил мужичок. – Не зловредно, не думай. От усердия от одного от нашего от темного… Он, сердешный, бывало взлезет куда повыше и все призывает: сплотитесь, значит, вокруг меня да сплотитесь, и непременно чтоб все, чтоб теснее, в ответ на решения, стало быть. Потому как момент, противостояние проискам и директива. Нам что? Мы народ послушный. Сплотимся, и снова сплотимся, и опять, согласно моменту. Нешто не станешь, когда момент? Плотились этак, плотились все теснее, да, видать, плотиться-то больше некуда стало, эдак тесно, значит, сгрудились, ну, воевода и это… Богу душу, потому как нехватка кислорода и пространства… Мы что – директива была, чтоб, значит, вокруг и теснее в ответ на происки и решения насчет дроздов… Ежели решено, мы завсегда исполнительные…

Морлоков хлебнул браги, подумал и сказал:

– Ладно, получите по пяти кнутов – за волюнтаризм. Нельзя же уж так все понимать в буквальном смысле, что вы, как маленькие? Воеводу дам нового. Но смотрите вы у меня – не шибко-то, с умом сплачивайтесь, место воеводе для дыхания оставляйте. Их, воевод, на вас не напасешься, если ради отпора проискам каждый раз душить – получится накладно. Изыдите.

Мужички изышли, ни живы ни мертвы. На смену им набежала кучка гладких бабенок. Эти были посмелее и сразу затараторили хором:

– Ой, батюшка, не выдай, заступничек!

– Цыц! – сказал Морлоков, не без приятности оглядев их. – По порядку, бабоньки.

– А дела такие, – выскочила кареглазая молодайка, слепленная словно бы по особому заказу взыскательного эротомана. – С мужнишками нашими беда. На государственной службе обрели бестелесность и полное неизвестно куда исчезновение.

– Это как?

– А ударные темпы гнали, как все гонят, – будущий сентябрь исполнить к нынешней субботе, а тот год, что отсюда не видать, – выдать к завтрашнему утру. Ну, по первости ничего такого, вкладывали мужики «ударно, а там стали мы достерегать неладное – мужнишки-то все прозрачнее делаются, кабыть истаивают, мебеля сквозь них видать и разный прочий домашний обиход… И по мужской части нет той рьяности, и вообще… А там они и совсем пропали. Ходили мы поросенком поклониться ученому человеку, прозывается неприлично – футуролог. Ученый человек поросенка принял, под блузки полазил, успокоился и враз объяснил: ваши мужики, гутарит, как раз сейчас и вкалывают аккурат в том году, который отсюда не видать. Слились с потоком времени, гутарит, и энтот поток обогнали благодаря патриотическому ударному труду… Это как же так: мы тут, а наши храпоидолы – там?! Ежели он там себе присуху заведет – и глаза ей не выцарапать! И денег домой не несут, и по мужской части неохват, и дети безотцовщинами шлындают. Возверни их, батюшка маршал!

Морлоков хлебнул браги, подумал и сказал:

– Вот что. Возвращать ваших мужиков негоже – государственное дело сполняют, это понимать надо. Да и понятия я не имею, как их из будущего выдернуть… Назначу я вам, пожалуй, пенсион. А что до прочего – ступайте вон в караулку, скажите, я прислал, там разберут, что к чему, как и куда. А ты, кареглазая, подзадержись, я освобожусь, сам тебе подробно про текущий момент растолкую…

– Да мне бы, батюшка, не текущий, а стоячий, – поклонилась в пояс молодайка.

Обрадованные бабы рысью понеслись к караулке, только кареглазая осталась, стояла и зыркала на Морлокова шалыми глазами.

В налаженном механизме вдруг произошел сбой.

Первый Заместитель отчаянно замахал руками, и телевизионщиков поперли в шею.

Взвод охранников, ощетинясь карабинами, проконвоировал к Морлокову снежного человека Филимона, здоровенного и сплошь мохнатого. Филимона изловили в дебрях. Ел он только сырое мясо, но не отказывался и от водки, по-человечески не говорил, бил вшей, спал на полу, политическую литературу жевал и драл в клочки, а на женщин реагировал насквозь утилитарно.

– Эт-то кто такое? – в полной растерянности осведомился Морлоков.

Филимон почесал под мышками, громко сделал амбре, потом оторвал у зазевавшегося охранника петлицу и сожрал ее дочиста, вместе с пуговицей.

– С-снежный человек, – паскудно лязгая зубами, доложил Первый Заместитель, от страха капая на Морлокова брагой. – Проверен, как только мыслимо. Н-натуральный, в-ваше превосходи…

Морлоков отобрал у него лагун и нервно осушил до дна.

Ситуация создалась щекотливейшая.

Официально было разъяснено, что никакого снежного человека нет, а верящие в него подлежат урегулированию. Но сам Филимон как объект и материальное тело ничему такому не подлежал – именно потому, что не был объектом и материальным телом, поскольку не существовал… Урегулировать Филимона было возможно, ибо сей шаг означал бы признание его материальным объектом… Н-да.

– Так кто это, ты говоришь? – ласково спросил Морлоков.

Заместители и прочая челядь нестройно постукивала зубами.

Караульные овчарки упрятали хвосты куда следует, одна позорно описалась. Над площадью повисла густая нехорошая тишина.

– Так кто это?

– С-снежный человек, – еле выговорил Первый Заместитель.